Начиная борьбу за власть, за управление державой, Михаил Глинский решил, что, пока великий князь малолетний, нужно добиваться слияния России с Литвой, что пора на смену ушедшей с Василием Третьим династии Рюриковичей воссоздать династию Ольгердовичей, к коей князь причислял и себя. Видел Михаил Глинский на себе венец и бармы царские. И всё казалось князю, шло, как задумал. И судьбы племянницы и её сына были уже решены. Близился день дворцового переворота, и были уготованы места Елене и её сыну в одном из глухих северных монастырей. Таких мест на Руси для коронованных особ всегда хватало. И послушайся Глинский княгини Анны, быть бы дворцовому перевороту успешным. Она же настойчиво твердила, упрашивала:
— Начинать тебе надо не с Елены и Ванюшки — они птицы малые, — а с кобеля Ивана Овчины. Уберёшь его, и всё пойдёт с Божьей помощью. Тут отшельник Ипат Боровский снадобьице мне принёс. Пять капелек в сыту[29]
сольёшь, и сон Овчине придёт вечный.— Семь бед — один ответ. Исполню, Аннушка, — согласился поначалу Глинский.
— Теперь о другом слушай. Ноне вторник. Тебе Ивана до четверга надо убрать. А в пятницу чтобы на моём подворье все воеводы и князья тебе верные собрались. Да предупреди их, пусть приготовят оружных холопов. А как будешь вельмож собирать, не обойди вниманием воевод-полковников, кои при ратях стоят. Поклонись князю Семёну Бельскому. Ещё его брату Ивану. Окольничего Ваню Ляцкого приласкай: дюже отчаянный человек. На Ходынском поле князь Иван Воротынский с полком стоит, его моим именем позови. Не обойди и Богдана Трубецкого. Все они Ивану Овчине нелюбие таят и рати приведут. Что тогда Елена со своими стрельцами да иноземными гренадерами сделает? Да и ещё поберегись Басмановых и Колычевых. До них чтобы и слуху не дошло о нашем сговоре. Первые Ивана-княжича чтут, вторые Андрея Старицкого прочат в государи.
Так беседовали князь и княгиня Глинские, замышляя покушение на родных и близких им Елену и маленького Ивана.
Но тайная беседа на Варварке у тёплой печи не осталась неведомой людям князя Ивана Овчины. Он с ними поспевал всюду. И по этой причине ни княгиню Елену, ни Ивана Овчину, ни многих воевод, кои стояли за их спинами, подготовка к бунту и перевороту в Кремле не застала врасплох.
Боярин Иван Овчина знал, что князь Михаил Глинский — его злейший враг. Но поначалу он не предполагал, что стремление Глинского захватить власть зайдёт так далеко. Когда же правитель узнал, что грозит ему, Елене и маленькому великому князю, он запустил во всю силу Разбойный приказ, в коем со времён Василия Третьего служило так много послухов и доглядчиков, что их хватило бы приставить к каждому пятому горожанину. Они были всякие: конюхи, возницы, стольники, сенные девицы, коробейники, рынды. Все они исправно служили государеву делу, да прежде всего увёртливому князю-боярину Ивану Овчине. Потому главный телохранитель Елены знал о потугах Михаила Глинского всё, чтобы в нужный час пресечь действия пронырливого князя. И встреча Глинского с боярами, князьями и воеводами — недругами престола — на Варварке в палатах княгини Анны была ведома конюшему до последнего слова. И сыты Иван Овчина не пил в эти дни в Кремле по той причине, что знал об уготованном ему.
В памятную для многих москвитян пятницу подьячий Илюшка Карпов провёл близ заговорщиков на Варварке весь вечер. Умению Илюшки проникать в тайная тайных можно было лишь удивляться. Он был умным, ловким и учился сыску у своего отца Фёдора Карпова, дипломата, посла, сочинителя. На подворье Анны Глинской он пришёл днём под видом коробейника. Покружил по двору, в людскую зашёл, челяди товар показал-продал да на конюшню сходил, там и покинул подворье. Ан нет, в его кожушке и треухе, с коробом на груди удалился с подворья сторожевой холоп Анны Глинской, а Илюшка затерялся в княжеских покоях да нашёл себе место близ трапезной, где собрались заговорщики.
Ещё до рассвета на другой день, когда Москва почивала, к дому на Стромынке подкатил крытый возок и исчез во дворе. Раннего гостя встретил дядя Илюшки Карпова и увёл в дом. Там при свете лампады перед Иваном Овчиной возник сам Илюшка и поведал всё, что услышал в палатах княгини Анны Глинской.