Честь воеводы. Алексей Басманов

— Было так, Иван Фёдорович-батюшка, — начал Илюшка. — Сошлась седмица бояр-князей: Богдан Трубецкой, Иван Воротынский, Иван Ляцкий, ещё братья Иван и Семён Бельские да сами Глинские — Анна и Михаил. — Илюшка говорил твёрдо, без запинок, словно читал с листа. — Беседу повёл князь Глинский. Сказал он: «Трудные времена настали для нас. Потому позвал вас, други, дабы мудростью вашей осветить путь. Советуйте, да вкупе исполним всё рьяно». И ответил Семён Бельский: «Устали мы от этих худых времён, а всё из-за него, Овчины-самозванного, правителя и прелюбодея. Пора плечи расправить». И тут распалился Иван Ляцкий: «Власть нашу уворовали Елена и Овчина. Совету бояр мудрых стоять бы опекунами при малолетнем государе. Но никто там ноне не считается ни с Бельскими, ни с Глинскими, ни с Воротынскими и Трубецкими. Власть в приказах у безвестных дьяков, а над Россией — у кобеля Овчины. И как же ты, князь Михайло, муж мудрый, дал волю своей племяннице, дабы она над тобой и над нами торжествовала!» — «Скорблю, но сие так, — покорно произнёс Глинский. — Хотя княгиня моего роду-племени, но мы, Глинские, как и вы, нынче не у кормила власти. Потому спрашиваю: готовы ли вы свергнуть Ивана Овчину и очистить Кремль от прелюбодейки?» И вновь поднялся князь Иван Ляцкий: «С тем мы и собрались, чтобы едино ударить по татям». И он призвал: «Поклянёмся же на кресте в верности делу, поклянёмся равно разделить удачу, встать первыми близ великого князя. Кто им будет, пока не ведаю!» И ответил князь Глинский: «Клянусь до смертного одра быть верным товариществу!» И все поклялись в том же. И тогда Семён Бельский сказал: «Отныне мы в боевом строю. Завтра же шлите своих людей в вотчины, пусть вашим словом ведут в Москву оружных холопов. Ты, князь Воротынский, и ты, князь Трубецкой, готовьте полки, дабы встали ратники на стены Кремля против наёмников Елены. Сроку на сборы нам пять дней. Там Елене и Ивану отдадим должное и поведём Русь». Вот и всё, боярин-батюшка, что наловил, — с облегчением вздохнул Илюшка, выложив добытое.

   — На том спасибо за верную службу. Будет тебе и награда, — ответил Иван Овчина и достал из кармана кафтана золотой червонец. — А пока вот тебе для начала на гостинцы и гульбу. Но о службе не забывай, будь под рукой.

Спустя день после сговора с единомышленниками конюший Иван Овчина с благословения великой княгини принял ответные меры. Под благим поводом — стояния на Оке против татар — были отправлены в Коломну и под Серпухов полки князей Воротынского и Трубецкого. Да туда же умчались гонцы с наказом воеводам Фёдору Лопате и Ивану Горбатому-Шуйскому вести свои полки на отдых в Москву. Через день Иван Овчина распорядился закрыть на всех заставах решётки и не впускать в Москву никакие ватажки. В эти же дни конюший Иван Овчина получил благословение своей возлюбленной Елены взять под стражу её дядю, Михаила Глинского. Ночью, нежась в постели великой княгини, Иван спросил:

   — Соколица моя ясная, ты ж не будешь страдать сердешно, ежели упрячем твоего дядюшку?

   — Боюсь его, аспида, он коварен не только для меня, он и родную дочь уязвил бы. Как я упрашивала его отправить в монастырь князя Юрия Дмитровского, как просила не трогать дмитровских вельмож! Потому говорю: не будет у нас с ним мира и согласия. И ежели я его не одолею, то он возьмёт верх.

На другой день утром конюший Овчина велел дьяку Разрядного приказа Третьяку Ракову найти Фёдора Колычева и немедленно позвать на службу.

   — До захода солнца мне должно увидеть его, — наказал он Дьяку.

Третьяк встретил Фёдора Колычева. Он шёл в Кремль, но, выслушав Ракова, направился в приказ, там и застал Овчину.

   — И во благо, что отозвался скоро, — заметил тот, увидев Фёдора.

   — Слушаю, князь-батюшка, — произнёс Фёдор.

В приказном покое было душно, тесно от множества служилых дьяков и подьячих. Овчина увёл Фёдора во двор.

   — Позвал я тебя, боярин, затем, чтобы ты должок уплатил.

   — В долгах ходить тошно и непривычно. Потому спрашиваю, князь-батюшка, в чём моя справа? Посильна ли?

   — Тебе всё посильно, — улыбнулся Иван. — Нынче в ночь пойдёшь с моими людьми к князю Михаилу Львовичу Глинскому. Объявишь ему волю великой княгини и возьмёшь под стражу.

   — Исполню, — ответил Фёдор. — Но ежели спросит, в чём его вины перед племянницей, тогда как?

   — Вину он узнает в пыточной. Но ты его не волнуй, скажи, что во дворце и услышит из уст великой княгини.

   — То верно. — Больше Фёдор ничего не сказал. Подумал же о многом, да прежде всего о судьбе князя Андрея Старицкого. Фёдор был уверен, что и князь Андрей обречён, но не знал, когда пробьёт его роковой час. «И спросить бы тебя, конюший Овчина, да боюсь: как бы не послал с конной сотней в Старицы привезти в Москву последнего князя на уделе». Спросил о воинах: — Когда и где мне взять ратников?

   — Вечером придут на ваше подворье. Десятским у них ратник Карп, сын боярский. Славный молодец.