Честь воеводы. Алексей Басманов

А к палатам бояр Колычевых в этот час приближалась разлука. Она выехала из Кремля в образе трёх всадников. И одним из них был воевода, князь Иван Овчина-Телепнёв-Оболенский, а два другие — чёрные слуги князя Шигоны.

Уже наступил вечер. Крепко примораживало. Грязь залубенела, лужи покрылись хрустким льдом. Серпик молодой луны светился в дымке: быть крепкому морозу. И то сказать, зима в этом году припозднилась. В прежние годы к середине ноября реки льдом сковывало, поля снегом укрывало, а тут кругом всё нагое.

Всадники ехали молча. Лишь близ двора Колычевых Иван Овчина спросил бородатого воина:

   — Семён, ты как мыслишь, когда дорога встанет?

   — Так ноне в ночь снег пойдёт. Эвон как с полночи тучи наволакивает. В сани утром можно садиться, — ответил бородач.

   — Сие нам ух как кстати, — отозвался Иван Овчина. Он спешился, позвал Семёна: — Идём бражку пить, хозяев величать.

Калитка на подворье Колычевых оказалась на щеколде. Иван Овчина сильно постучал кнутовищем. Вскоре на дворе раздался голос:

   — Кого там нелёгкая принесла?

   — Отчиняй! С государевым делом! — крикнул Овчина.

Калитка распахнулась, возник привратник, и Овчина потребовал:

   — Веди к господину.

Незваные пришельцы появились в трапезной в тот миг, когда шла мирная беседа о сельских делах. Боярин Степан рассказывал о том, как нынче земля порадовала селян богатым урожаем.

   — И жито, и ячмень, и овёс — всё уродилось на славу. Будем с пивом и калачами.

   — Мир дому сему, — возникнув на пороге, сказал Иван Овчина.

   — С чем пожаловал, боярин Телепнёв? Коль с добрыми вестями, садись к столу, — поднявшись навстречу, ответил боярин Гавриил, не уступающий в богатырской стати Ивану.

   — И посидел бы за бражкой, да час дорог. Государь требует служилого Фёдора во дворец. Да не мешкая.

Степан Иванович подошёл к Ивану Овчине, в глаза заглянул.

   — Я взамен не гожусь? — спросил он.

   — Нет, боярин Степан, ты своё отслужил. А Фёдору пора, потому как ищем с утра.

   — Вот и искал бы в подклете, куда замкнул, — уколол Фёдор Овчину.

   — Что было, то прошло. Я ведь тоже на службе у государя.

Фёдор надел тёплый, сухой кафтан на меху, который дал ему со своего плеча Андрей, поклонился отцу, матушке, братьям.

   — Не судите меня, родимые, всё будет у меня путём. Ежели завтра не явлюсь, княжне Ульяне передавайте: пуще прежнего она люба мне. — С тем и покинул Фёдор палаты братьев.

Боярин Степан поспешил следом за сыном, проводил до ворот.

   — Федяша, ежели что, дай знать о себе, — попросил он.

   — Как получится, батюшка, — ответил Фёдор и скрылся за воротами.

Иван Овчина ждал его и отдал повод своего коня. Сам отобрал чалого у воина Шигоны, сказав ему:

   — Ты промнись до палат князя. Да передай, ежели дома, что Фёдор Колычев в строю.

На коротком пути к Кремлю Фёдор спросил Ивана Овчину:

   — Зачем я нужен во дворец? Я ведь токмо княгине служил.

   — Сие ведомо лишь Господу Богу и государю, — ответил воевода. — Да ты не переживай, служба молодцу не в тягость.

У крыльца великокняжеского двора всадников встретил окольничий Дмитрий Шуйский. Сказал Фёдору, когда тот спешился:

   — Иди за мной. — И повёл его во дворец, но не в покои князя Василия.

Фёдор пытался разгадать, что и кому от него чего-то нужно, в чём он виновен, да и есть ли за ним та вина? И ничего путного в голову не приходило. Вина, оказывается, была. И когда Дмитрий Шуйский распахнул дверь покоя и Фёдор неожиданно для себя увидел князя Шигону, у него ёкнуло сердце. И не напрасно. Князь зло спросил:

   — Зачем ты путался ноне под ногами? Зачем кружил близ монастыря? Тебе ещё за матушкину титьку держаться, а ты в государевы дела встреваешь!

   — Князь Иван Юрьевич, я служу великой княгине, и мне велено охранять её покой, защищать жизнь. То я и исполнял в меру своих сил.

   — Ишь ты, разумник! Или без тебя некому о ней позаботиться? — отчитывал Фёдора Шигона. И уже более спокойно продолжал: — Тебе одна дорога к милости государевой: послужить ему верой и правдой. Потому завтра тебе день на сборы в дальний путь. А куда и зачем, всё сказано будет перед выездом. Ночь ноне проведёшь в караульне. Отлучаться не смей. Да и не уйдёшь. Быть тебе под надзором.

   — То-то во благо. Хоть отосплюсь, — улыбнулся Фёдор.

   — Отоспишься. Утром поедешь с Семёном на Колымажный двор. Там и будешь собираться в путь. Возьмёшь меховые охабни и всё другое тёплое... — Шигона смотрел на Фёдора почти по-отечески: дескать, я на тебя шумлю, но сие для порядка. И тут же осведомился о том, чего Фёдор и предположить не мог: — Да, хотел тебя спросить вот о чём. Ты Алексея Басманова знаешь?

   — Знаю. В Старицы он приезжал, там и познакомились.

   — А в Москве не встречался?

   — Думал, да всё некогда было.

   — Он с князьями Голубыми-Ростовскими вроде бы сродники?

   — Того не ведаю.

   — Они его чтят, говорят, славный парень.

   — Я бы им поверил, ежели бы так отозвались.

   — Ну да ладно. Это я всё к слову, — заторопился князь Шигона. — Иди отдыхай да справляй, что велено.

За дверью покоя Фёдора ждал князь Дмитрий Шуйский, который повёл его в караульное помещение. Там князь ввёл Фёдора в малый покой, что за общинной палатой, и сказал: