– Правильно, его имя не всплывало. Только там и другие имена не всплывали. Кто заказчик взрыва – до сих пор загадка, а осужденные благополучно молчат, потому что знают, что с ними будет даже в зоне, если они развяжут языки. Но я посмотрел на материалы с другой стороны. Попытался сравнить этих террористов с другими, задержанными террористами. И пришел к интересным выводам. Все осужденные по данному делу в последние годы никакого отношения к деятельности бандитов и террористов не имели. Разными делами занимались, но с бандитами, которые в лесах живут, связи не поддерживали. Но ведь не секрет, что обычно все террористические акты планируются именно там. А из этих только двое имеют бандитское прошлое, но сдались давным-давно по амнистии, и избежали судебного преследования. Остальным и сдаваться не нужно было. Они никогда бандитами не были. Но стали вдруг террористами. Перешагнули один рубеж и сразу достигли последнего, отчаянного, за которым только террорист-смертник. Тебя и это ни на какую мысль не наводит?
– На мысль не наводит, но вопросы возникают, – задумался я.
– Вот-вот. А меня и на мысли определенные наводит. Только я пока не буду их формулировать, чтобы тебя с толку не сбивать. Но я не вижу причины, по которой эти люди стали террористами. Разве что по чьему-то приказу. Но с этим нужно разбираться. Будет какая-то конкретика, мы с тобой это дело обсудим. А пока я разослал по представительствам нескольких стран запросы. Попробую кое-что выяснить – связи, финансы и прочее.
– Если будут данные по моему вопросу.
– Сообщу сразу. У меня на сегодня, кажется, все... У тебя новости есть?
– Если ты читал мою переписку, значит, знаешь о разговоре со старшим следователем из Чечни. Племянник мой уже звонил. К нему Абдулкадыров тоже приезжал. Андрей, как я и просил, никого на фотографиях не узнал. Но его, бедного инвалида, этот садист в прокурорском мундире два с половиной часа пытал. Заставлял все повторять снова и снова, отыскивая в показаниях противоречия. Он не воевал, не знает, что в пылу боя не все точно помнится. И каждый раз представляется по-разному. Сразу после его ухода Андрей и своему другу в Рязань позвонил. Тому только одну ногу ампутировали. Старший следователь к нему поехать собрался. Андрей предупредил и договорился, что тот тоже никого не узнает. Мы правильно поступили? Как ты думаешь?
– Я думаю, что правильно. Абдулкадыров лицо подозрительное, особенно если учесть характеристику, которую ему дал Людоед. А он его хорошо знает.
– Спасибо, утешил. А то меня сомнения гложут, и поддержка была нужна. У меня все.
– Тогда до связи.
Положив трубку, я забрался под одеяло. Люба все еще сидела за компьютером и стучала по клавиатуре. У нее почему-то стук всегда получается слишком громким. Даже через стену уснуть мешает. А когда я наконец уснул, почти сразу пришла ложиться спать Люба. И, хотя она, старалась осторожно через меня к стене перебраться, все-таки разбудила. И я опять никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок и жене мешал спать. Потом уснул, и мне приснился дурной сон.
...Шел тот бой. Последний бой в моей жизни и потому часто перебираемый в памяти до мелочей. Наверное, из-за этого внутреннего «разбора полетов» бой так четко засел в подсознании, что во сне ощущается реальность. А это не всегда приятно. У меня, кстати, такое не в первый раз случается. Раньше дважды бывало, когда этот бой мне снился, и оба раза реалистично, и с тем же действительным концом, с той же физической болью, словно это был и не сон, а сюжет, заснятый на видео, и какой-то внутренний проигрыватель в моей голове снова и снова запускал изображение. Правда, этот сон не пугал и не вызывал терзаний, разве что кроме непонятных угрызений совести за то, что послал своего племянника именно сюда. Мог бы кого-то другого послать? Конечно, мог... Но от того, что пострадает посторонний, стало бы мне легче? Сомневаюсь. Зная свою привычку посылать Андрея на самое трудное дело, я жалел бы постороннего парня еще сильнее. И тогда думал бы, наверное, почему не послал вместо него Андрея, которого считал хорошо подготовленным для боя. Я вообще считал Андрея подготовленным лучше, чем другие, потому что он передо мной особенно старался, да и во вкус службы вошел, его не нужно было на нудных занятиях подгонять, он сам искал сложностей. А здесь не среагировал, здесь что-то не сработало, помешала какая-то секундная расслабленность, эйфория после захвата бандита живьем, и все пошло насмарку...
Я встал, прошел в кухню. И долго сидел в темноте, не желая снова ложиться, словно боялся, что опять приснится тот же сон. И там, на кухне, прислушиваясь к себе, вспоминая и сон, и явь, я в который раз пытался понять, ненавижу ли я виновника произошедшего. И снова убеждался, что ненависти к Людоеду испытывать не могу. Даже заставить себя, принудить к этому тоже не могу и вижу его только жертвой обстоятельств и действий других людей. И убедить меня в обратном было, наверное, уже невозможно.