Четверка червей

— Простите мне мой скепсис, — сказал Эллери, — ко не слишком ли вы, ребята, оптимистично настроены? Предположим, наши друзья-влюбленные откажутся участвовать в этом шоу? Предположим, Тай Ройл не одобрит столь неожиданное решение своего знаменитого отца зарыть топор войны?

— Предоставьте мне утрясти все детали, — уверенно заявил Бутчер. — Это моя забота. А ваша — сколотить приличный сюжет. Я хочу, чтобы сценарий был переделан и одобрен к тому времени, как они вернутся; не мешало бы также закончить и разбивку по частям и подготовить первую часть к съемкам. Так что давайте, ребята, за дело!

— Ты — босс, — усмехнулся Эллери. — Пошли, Лу?

Лу помахал перед его носом бутылкой:

— Разве ты не видишь, что я праздную свадьбу?

* * *

Таким образом, Эллери отправился на поиски сюжета самостоятельна. После нескольких телефонных звонков он направил свой взятый напрокат двухместный автомобиль в сторону Голливудских холмов. Он обнаружил дом Джека Ройла рядом с лос-анджелесским загородным клубом — чудовищное подобие английского средневекового замка, скопированное до мельчайших подробностей, вплоть до крепостного рва.

Парадная дверь стояла нараспашку, и ливрейных лакеев не было видно; поэтому Эллери, руководствуясь слухом, поднялся по лестнице в верхний вестибюль, откуда доносились приглушенные звуки негромкого, но оживленного спора. Здесь он нашел отсутствовавших слуг, столпившихся у двери в разнообразных позах любителей подслушивания.

Эллери похлопал по плечу безупречно одетого английского джентльмена.

— Поскольку здесь, кажется, публичное представление, — сухо произнес он, — то, надеюсь, вы не будете возражать, если я войду?

Джентльмен вздрогнул, покраснел, кто-то издал испуганный возглас, и все виновато попятились от дверей.

— Пвошу пвощения, но мистэу Войл…

— А, Лаудербек! — догадался Эллери. — Ведь вы Лаудербек, правда?

— Он самый, сэу, — сдержанно ответил Лаудербек.

— Счастлив заметить, — сказал Эллери, — что ваша чопорная английская лояльность к хозяину замешана на вполне человеческом чувстве любопытства, и ничего общего не имеет с привязанностью, например, мастифа или болонки. Пропустите-ка меня, Лаудербек!

Эллери вошел в комнату современного барона, приготовившись ко всему; тем не менее, он слегка оцепенел от неожиданности. На крышке огромного пианино в позе туриста у лагерного костра сидела Бонни Стьюарт, взором разъяренной тигрицы глядя в невозмутимо-мирное лицо своей матери. В другом конце комнаты сидел Джек Ройл, потягивая коктейль, тогда как его сын нервно мерил шагами пространство перед камином, хлопая руками по бокам, словно возбужденный пингвин.

— …не вынесу этого! — простонала Бонни, обращаясь к матери.

— Чего именно ты не вынесешь, моя крошка?

— …такая сногсшибательная новость! — восклицал Тай. — Отец, ты в своем уме? Это… это же предательство!

— Напротив: именно сейчас я вернулся к здравому смыслу, Тай. Блайт, я люблю тебя!

— Я люблю тебя, Джек!

— Мама!

— Отец!

— О, это немыслимо!

— …что ноги моей не будет в этом доме! — рыдала Бонни. Блайт поднялась с круглого табурета у фортепьяно и с мечтательным отрешенным выражением направилась к своему жениху. Бонни спрыгнула с крышки пианино и последовала за ней.

— Ради тебя я нарушила клятву! О, мама милая! Ни за какие блага мира не поступила бы я так, но Клотильда сказала, что ты пошла сюда, к этому… к этому человеку, и я…

— Неужели тебе так уж необходимо жениться на ней? — умолял Тай. — Спустя столько лет? Посмотри, сколько женщин могли бы быть твоими!

— Дорогая Блайт! — Джек Ройл тоже встал со стула, его сын не отставал от него. Эллери, не замеченный никем, наблюдал за ними широко раскрытыми глазами, сделав про себя вывод, что вскоре им, очевидно, понадобится некий регулировщик движения. Пути их перекрещивались и расходились, но столкновения каким-то чудом не происходило, несмотря на отсутствие дорожных знаков.

— …достаточно взрослый, чтобы самостоятельно строить свою жизнь, Тай!

— Из всех женщин на свете…

— Для меня существует только одна, — Джек заключил Блайт в объятия. — Двое против целого мира, да, дорогая?

— Джек, я так счастлива!

— О Господи!

— …после всего того, что ты о нем говорила, мама, мне кажется, тебе должно быть стыдно…

— Бонни, Бонни! Мы уже твердо решили. Мы были глупыми…

— Были? — взмолилась Бонни, подняв глаза к потолку. — Вы и сейчас дураки!

— Кто дурак? — встрепенулся Тай.

— О, на воре шапка горит!

— Ты бы лучше попридержала свой язычок!

— Она моя мама, и я люблю ее, и не желаю видеть, как она жертвует жизнью и судьбой ради отца такого смазливого, ни на что не годного, презренного турка!

— И это говоришь ты, со своей слабостью к аргентинским игрокам в поло?

— Тай Ройл, я сейчас опять надаю пощечин по твоей гнусной физиономии!

— Попытайся — и клянусь, что выдублю твою очаровательную кожу, в том числе на месте, на котором ты сидишь!

— Тай…

— Бонни, милая…