Четверо

К протоколу прилагалась фотография Шабарова – это был смуглый татарин с пышными чёрными усами, маленькими глазами и морщинистым лбом.

Беспартийный, без семьи, не судим, не привлекался. Загадкой оказалось его происхождение – известно, что до того он несколько лет прожил в Бахчисарае, но где родился, что делал до революции?

Отпечатков пальцев тоже не нашли.

Решив наведаться к Шабарову, Введенский попросил дать ему в подмогу двоих. С ним пошли Колесов и молчаливый полноватый старшина Каримов – бритый наголо татарин тридцати пяти лет с большими бровями. Каримов почему-то сразу не понравился Введенскому, но выбирать было некогда.

Всю дорогу они молчали. Дом Шабарова расположился в старом городском квартале – улицы здесь стали ещё теснее, они извивались змейкой, поднимались вверх и снова спускались. Введенскому казалось, что вот-вот – и скоро они выйдут к морю, но моря всё не было.

Шабаров жил на втором этаже старого трёхэтажного дома, на фасаде которого настолько выгорела краска, что уже не разобрать, какого он цвета, белого, бежевого или жёлтого. На лестнице пахло плесенью. На стук в дверь никто не ответил. Пришлось выбивать.

В нос сразу ударил едкий запах тухлятины. Введенский поморщился, Колесов побледнел и сжал губы в попытке унять тошноту, Каримов зажал рот рукой.

В квартире сильно воняло, под потолком с раздражающим жужжанием кружили мухи. Наглухо закрытые окна давно не мыли, на старом диване валялись грязная смятая простыня и подушка: видимо, сторож спал прямо здесь. Кровати в комнате не было.

Всюду мусор: кожура от семечек, рассыпанная махорка, смятые папиросные коробки, окурки – пепельницей он, по всей видимости, не пользовался, на подоконнике кучей валялись бычки.

Источник вони нашли быстро. На столе возле дивана стояла кастрюля супа с приоткрытой крышкой, из-под которой вылезала вспенившейся волной бело-зелёная плесень. Судя по всему, его сварили чуть ли не неделю назад.

Рядом валялся кусок заплесневевшего хлеба и стакан с чаем, превратившимся в вонючую гущу с зелёной порослью. В стакане плавали дохлые мухи.

Пятна плесени расходились по всему столу. Введенский брезгливо открыл крышку кастрюли. Да, этот суп сварили очень давно.

На тумбочке у дивана стояла такая же позеленевшая от плесени тарелка с ложкой, рядом – ещё один кусок хлеба.

– Кажется, здесь не живут уже около недели, – сказал Введенский, открывая нараспашку оба окна, из-за чего на пол с шуршанием повалилась куча окурков.

Остальные промолчали: им не хотелось открывать здесь рот.

Комнату бегло обыскали. Первым делом Введенский откинул с дивана грязную подушку. Чутьё не подвело: на грязной простыне лежал финский нож с зазубренным лезвием, покрытым пятнами ржавчины.

– Ого, – присвистнул Введенский.

Он осторожно взял нож двумя пальцами, передал Колесову.

На крючке у входа висела грязная солдатская ватная куртка серого цвета. Запустив руку в карман, Введенский сразу нащупал что-то холодное и металлическое. Это оказались патроны к нагану.

– Патроны есть, нагана нет, – сказал Колесов. – Вооружён. Видимо, в спешке забыл захватить эти патроны.

Введенский хмуро кивнул.

– Глядите, – сказал вдруг Каримов, показав пальцем наверх.

Введенский и Колесов подняли головы и увидели то, что окончательно укрепило подозрения.

На потолке прямо над кроватью чернела аккуратно нарисованная углём пятиконечная звезда. Ровная, симметричная, тщательно заштрихованная.

Введенский заметил, что её нарисовали ровно над подушкой. Он сразу представил, как Шабаров лежал здесь и смотрел в потолок. Прямо на неё.

Введенский обшарил тумбочку возле кровати и нашёл книгу – «Из пушки на Луну» Жюля Верна тридцать шестого года издания, с потёртой голубой обложкой и тиснёным узором под золото.

– Сторож наш, оказывается, читает, – заметил Введенский. – Если никто не против, возьму книгу с собой.

Колесов и Каримов равнодушно кивнули.

Рядом с книгой на полке нашёлся и паспорт Шабарова – тоже сильно потёртый, выцветший и, судя по размазанным пятнам, не раз побывавший в воде.

1890 год рождения, Севастополь. Национальность – татарин. Социальное положение – рабочий. Военнообязанный.

– Будем разрабатывать гражданина по полной, – сказал Введенский, размахивая паспортом. – Объявляем в розыск.

Им овладело ликующее чувство охотника, который приблизился к добыче. На виновность Шабарова указывало всё: и нож, и звезда, и состояние квартиры, в которой он уже давно не появлялся. Он явно нездоров психически: здравомыслящий человек не станет жить в таком бедламе.

– В розыск, в розыск, – повторил Введенский. – Квартиру опечатать, поставить охрану. Нож, патроны, паспорт – приобщить к делу.

Самое интересное оказалось на полу возле подоконника. Это была коробка с пластинками. Введенский нагнулся, стал просматривать – да, итальянские пластинки, Карло Бути, другие певцы – из Франции, Германии, Аргентины.

И коллекция Крамера нашлась. Отлично.

После обыска дверь закрыли и опечатали.

Вернувшись в участок, Введенский немедленно схватил телефонную трубку и стал звонить в Алушту.