Четверо

Внутри стояла духота – под вечер солнце вновь стало нестерпимо жарить, погода наладилась, а ветер стих, и двери пришлось открыть нараспашку. Оно и к лучшему, подумал Введенский, так будет удобнее контролировать обстановку.

Крамер должен выйти из гримёрки с минуты на минуту. К лекции всё готово: кресло, стол, ребристый графин с водой, стакан, папка с бумагами.

А со зрителями всё оказалось очень печально. Всего десять человек, пять из которых – сотрудники в штатском.

В зале сидел тучный украинец с очень недовольным лицом и его жена, занудная дама лет сорока, обмахивающаяся веером. Усталый красноармеец с перебинтованной рукой, которого, видимо, направили сюда лечиться. Похожий на профессора старик в сильно потасканном сером пиджаке – он сидел поодаль от всех, в самом углу. И директор дома культуры, солидный, лысый, с аккуратными усиками щёткой и в бежевом костюме. Лицо его выражало скуку и недовольство.

Никаких высоких и белобрысых.

Охримчук и Колесов, тоже в штатском, дежурили у запасного выхода. На всякий случай. Введенский тоже нарядился в гражданское: брюки, рубашка и кепка в руке. Он выбрал удачное положение – в тёмном углу неподалёку от входа, чтобы не отсвечивать сразу при входе в зал и при этом контролировать всё происходящее.

Ещё один в штатском стоял у главного входа.

Никаких высоких и белобрысых. Ни в самом доме культуры, ни поблизости.

Введенский оглядывал зал и думал, что Крамер наверняка тоже расстраивается из-за малого количества слушателей. Ничего удивительного, бархатный сезон на излёте, отдыхающих тут сейчас и без того мало, татарам лекция неинтересна, а большинство отдыхающих, которые тут остались, скорее предпочтут пиво и танцы.

Без пяти девятнадцать. Можно успеть покурить.

Он вышел наружу, в сквер с выгоревшей травой на газоне и неработающим фонтаном. На скамейке сидели за шахматами два старика, и Введенский узнал в них тех самых, что обычно сидели у отделения. Чуть поодаль лениво обнималась разомлевшая от жары парочка, а рядом под кустом дремал, свернувшись клубком, тощий белый кот.

Введенский закурил.

Эти три дня проскочили быстро и без происшествий. Введенский успел поговорить со всеми, кто видел белобрысого незнакомца. Словесные портреты совпадали точь-в-точь. Нашёлся ещё один свидетель: татарин, возвращаясь в город из виноградарского совхоза, заприметил подозрительного долговязого в грязной одежде, бормочущего что-то себе под нос, и сообщил о нём постовому. Поймать не удалось – незнакомец как сквозь землю провалился.

Введенскому казалось странным, что убийца до сих пор появляется в городе. Он должен прекрасно понимать, что за ним охотятся, что на улицах усилили меры безопасности и за всеми подозрительными гражданами наблюдают очень пристально.

Идею с лекцией Введенский уже осознал как провальную. Вряд ли этот подозрительный гражданин здесь появится. Впрочем, чем чёрт не шутит – он наверняка смог увидеть все эти объявления и заинтересоваться. Это совершенно очевидная игра с их стороны. Введенский показал: вот, смотри, убийца, мы знаем, что тебе интересно, и знаем, что ты любишь играть. А как уж поведёт себя убийца – этого нам, простым советским гражданам, не понять.

Чёрт его знает.

Девятнадцать часов. Пора.

Введенский ещё раз осмотрел сквер, переглянулся с сотрудниками в штатском, потушил папиросу, вошёл внутрь.

Крамер уже отодвигал стул и усаживался. Зрители вяло и жидко зааплодировали. Крамер быстро взглянул поверх очков на Введенского, улыбнулся ему одним уголком губ, сел поудобнее. Открыл папку, откашлялся и начал:

– Товарищи! Я хочу поприветствовать всех, кто сюда пришёл. Приятно осознавать, что советские граждане по-прежнему тянутся к знаниям, к новым сведениям о жизни и культуре разных народов. Мы живём в прекрасном, интересном и удивительном мире. Пока мы строим города, проводим индустриализацию, выпускаем новые тракторы и танки, движемся к вершинам прогресса – есть в мире уголки, где до сих пор не умеют считать до десяти. Я бывал в таких местах. Сегодня я расскажу вам о далёких племенах Африки и их погребальных обрядах.

Красноармеец, сидевший в первом ряду, поднял руку и перебил Крамера:

– А можно спросить?

Крамер недовольно покосился на него, но кивнул:

– Можно, только очень попрошу больше не перебивать меня.

– Извините… А вы, это… Ну, человечину ели?

От неожиданности Крамер нахмурился, а потом рассмеялся.

– Почему человечину? – переспросил он.

– Ну, а Африке… – Красноармеец смутился. – Там же человечину едят?

Крамер поправил очки на носу и мягко, будто говорит с ребёнком, ответил: