Четверо в дороге

— Ведь их надо где-то поселить, чтоб было и тепло, и чисто, и светло. Постели, кухня, газеты, шахматы. Подавай автобус или грузовик — пешком до работы далековато. Приставь к ним бригадиров, уборщиц...

— А ты не подсчитал, какие будут убытки от погибшего хлеба?

— В таких подсчетах надобности нет. Хлеб гноить мы не собираемся. Управимся без горожан, а вот шоферов и грузовики пришлите.

— Ты сам до этого додумался или коллективно?

«Какой неприятный голос».

— Я не мальчик и за свои слова отвечаю.

— Ну, смотри!..

Совхоз переживал нелегкие дни. И не только потому, что лили спорые дожди и мешали уборке, что в Новоселове работали новые люди (а новички, как известно, всегда сталкиваются с какими-то трудностями); здесь было много, пожалуй, слишком много перемен, перестроек, взялись сразу за все. Лаптев упрекал себя: не надо было отказываться от горожан, взять хотя бы половину из тех, кого предлагали, или треть, а полностью отказаться в следующем году. Тогда бы все прошло легче. Поторопился. Директор и главные специалисты подготовились к новому порядку, а отдельные фермы пока еще нет.

В те дни администратор Лаптев и теоретик Лаптев никак не могли ужиться. В некоторых вопросах он начинал скатываться к старому, утюмовскому стилю работы. Это почувствовалось еще до уборочной. Речь его на экономическом совещании напоминала «накачку»:

— Составьте подробный рабочий план... Механизатор должен твердо знать, где он будет работать, каково его задание на смену и на весь период уборки... План обсудите на собрании. Поближе к фронту работ подтянем «тылы»: столовые, магазины «на колесах», бухгалтерию, запчасти. Все должно быть рядом с механизаторами... Маневрирование для нас имеет такое же большое значение, как и для воинов. Возьмем, к примеру, технику. Где-то завершили косовицу. Немедленно переправить машины на другой участок!

Дня через три позвонил Вьюшкову:

— Провели собрание?

— Провели! — радостно отрапортовал тот. — Хорошо поговорили.

— Мне бы надо посмотреть ваш график косовицы и обмолота. Составили?

— Про... думали.

Понятно: в Травном говорили «в общем и целом».

— Да, определим... — В голосе Вьюшкова растерянность.

Перед уборкой у Лаптева было странное чувство напряжения, легкой тревоги и бодрости; нечто подобное бывало с ним в армии, во время операций против лесных бандитов, там еще ко всему этому примешивалась и злость к врагу. А здесь кто враг? Полегание хлебов, сорняки, ненастье? Он усмехнулся наивному сравнению.

Иван Ефимович решил поговорить отдельно с каждым комбайнером, нет ли каких-либо жалоб. Пусть механизатор выезжает в поле с легким сердцем. Подключил к этой работе Мухтарова и Весну. Батеньки мои, сколько было просьб, претензий: один хотел бы работать не там, а тут, другой не знал, куда девать больную мать, третий жаловался на больную печень, четвертый просил бревен для пристроя к дому. Пятый... Лаптев подметил: жалобщиков больше всего на Травнинской ферме. Опять Вьюшков! Как всегда во время серьезных испытаний стало видно, кто чего стоит.

Зайдя в кабинет главного агронома, Иван Ефимович услышал размеренный голос Мухтарова:

— В степных совхозах хлеба поспевают одновременно. Там поля огромные. У нас же леса, и поля маленькие. Хлеб поспевает не одновременно. Зерно по влажности не одинаковое. То, которое намолотили рано утром, более влажное, чем дневное. Что надо делать? Первое везти на элеватор, а второе оставлять на семена. Понятно?

— Кому это вы растолковываете? — удивился Лаптев.

— Да... Вьюшкову. Половину рабочего времени уделяю ему. Звонит в день по нескольку раз.

Вьюшков начал было и Лаптеву названивать по всякому поводу, но получив строгую отповедь: «Решайте все сами», переключился на главного агронома.

— О чем же он спрашивает?

Мухтаров рассмеялся:

— Гадает, какой хомут на Карьку надеть, а еще, что лучше на завтрак — чай или молоко...

Пашни у совхоза было немного, главное дело новоселовцев — свиней разводить. Но все же сеяли и пшеницу, и рожь, и овес, и ячмень, сажали картошку. Без доброй пищи какая свинья?!

Что-что, а уж уборка в Новоселовском совхозе всегда проходила неплохо; правда, не лучше, чем в других совхозах, но и не хуже; Утюмов, по его собственному выражению, в страду «не знал ни сна, ни отдыха», деревни наводнялись горожанами, шум, гам, спешка, и хотя за качеством уборки не очень следили (за это новоселовцев каждый год критиковали в газете), но убирали хлеб в «сжатые сроки». Вовремя управились и нынче.

Декаду конторы пустовали — люди вышли в поле, на уборку. Лаптев давал задание и требовал почти так же, как когда-то Утюмов. Новый директор ходил хмурый, осунувшийся. «В конце концов не в форме дело, а в существе, — успокаивал он сам себя. — Хотя опять разжевываем, опять командуем по мелочам. Но ведь управляющие те же, что и при Утюмове, не скажи, не покажи — завалят. Все утрясется, все уладится. А что утрясется? «Иван Ефимович, как тут быть?», «Иван Ефимович, что мне делать?..» Вопросы, вопросы, без конца и края, вопросы, три четверти которых подобны вьюшковскому: какой хомут на Карьку надеть».