Четверо в дороге

Теперь у Лаптева бывали минуты, когда он, сидя в кабинете, мог спокойно просмотреть газеты и о чем-то подумать. В одну из таких минут он, позвонив в Травное, начал давать Нарбутовских советы — все-таки Татьяна молодой управляющий, и совет не будет ей помехой.

— Да разберемся, разберемся, — недовольно отозвалась Татьяна и засмеялась, поняв, что недовольство тут ни к чему. Ямщиков как-то сказал Лаптеву:

— По легкому пути идешь, Иван Ефимович. Собираешь отовсюду лучших специалистов, лучшие кадры, мозговой центр создаешь.

Мозговой центр, придумает же! И что значит отовсюду?.. Управляющими он назначил своих же совхозников.

Ямщиков говорил дружески, вроде бы даже шутливо, во всяком случае, хотел показать, что шутливо: я, дескать, тебя понимаю, хоть ты и не так делаешь, как надо, не то делаешь, солидарен с тобой, молодец-мошенник! И вот это как раз больше всего оскорбляло Лаптева.

А вообще-то председатель райисполкома изменил свое отношение к нему: на совещаниях даже похваливает, при встречах дружески жмет руку, терпеливо выслушивает, и уж нет в его голосе показной грубоватости, как в разговоре со многими другими. Именно показной, деланной... Поначалу Лаптев не видел этой деланности и обижался, сердился больше, чем надо бы. Он думал, что Ямщиков таков только с ним. А оказывается, почти со всеми... Лаптев понял это, когда раза два посидел в кабинете председателя. Грубоватость Ямщикова почти вся была чисто внешней, была чем-то вроде щита, за которым он скрывал свою заурядность.

«Он не стал бы вести себя так, к примеру, на должности директора совхоза и тем более управляющего фермой, — раздумывал Лаптев. — Там это слишком отдаляло бы его от людей, казалось вовсе нетерпимым и сильно вредило бы и производству, и ему самому».

Ямщикова все время отвлекали телефонные звонки. Внушительным начальствующим голосом произносил он странные, не очень серьезные, даже, пожалуй, смешные фразы: «За такое дело крапивой бы тебя по определенному месту», «Хватит ему штаны просиживать, к людям, к людям пусть едет», «Зажирели там, плесенью покрылись...» Повесив трубку, сказал тем же тоном Лаптеву: «Болел я две недели, слушай. Чуть не подох».

...У Лаптева были хорошие помощники. Такой, как Мухтаров, свое дело знает. Как-то во время уборки Лаптева вызвали в область на совещание. Вернулся, Мухтаров ему говорит:

— Я распорядился комбайнеров, трактористов и шоферов кормить три раза в день бесплатно.

— Как, как?

— Им дают пищу бесплатно. Сколько хочешь, столько кушай. — Уставился в Лаптева темными, колючими глазами. — Жаловались комбайнеры, что им не вовремя горячую пищу доставляют. Я проверил и решил вот так. До конца уборки осталось дня три, не больше. Затраты на бесплатное питание покроем из фонда директора. Не так уж много средств пойдет, но зато эффект какой!

Конечно, Мухтаров не должен был делать все это без ведома директора, он чувствовал, что переборщил и, видимо, потому смущенно вздыхал.

— Бесплатно кормите и того очковтирателя-плотника?.. Ну того, который расходовал на каждый полевой домик по четыре кубометра теса? Его на период уборки шофером поставили.

— О нем вчера Нарбутовских звонила. Сказала: забирайте его, я не буду этого человека держать у себя ни минуты. Татьяна скажет, как отрубит. Сильная женщина. Раньше, когда свинаркой была, дерзила, а сейчас нет, серьезная стала... — Помолчав, добавил: — На четвертой ферме было чэпэ. Там комбайнер пьяный на работу вышел. Не допустили к машине. Я распорядился, чтобы у него высчитали за бесплатное питание. Это тоже подействовало на людей. Я знаю, я не имел права... фонд директора...

Зря он оправдывался. Нововведение понравилось Ивану Ефимовичу: пускай механизаторы питаются бесплатно и в посевную и в уборочную.

Был доволен Лаптев и секретарем парткома. Весна родился в деревне, а жить пришлось в городе — работал техником на заводе, был секретарем парторганизации в цехе. Подходящий мужик, только щербинка одна: слишком громкоголосый; на собраниях — ничего, даже хорошо, а в других случаях плоховато: говорит с одним — десять слышат.

Однажды Птицын при Лаптеве и Весне вызвал по телефону кого-то из областного управления сельского хозяйства: «Ты зазнался, зазнался, дорогой мой. Даже старых друзей забываешь. Скоро я буду в отпуске, тогда поговорим... Как чувствует себя Римма Петровна?.. Готовь армянский коньячок...» Говорил долго, и чувствовалось, что его собеседник устал от разговора, а Птицын все напирал: «Подожди! А я тебе говорю, подожди!..» Слушать его было неловко, стыдно всем, кроме самого Птицына.

— А ведь это болтовня с расчетом, — сказал потом Весна Лаптеву и презрительно фыркнул. — Вот какие мы близкие начальству.

Не терпел Весна никакой позы.

И в другой раз... Птицын, начищенный, наглаженный, говорил Весне нарочито-сложно, возвышенно, а смысл сказанного был проще простого — надо бороться с дурными манерами и неучтивостью новоселовских парней и девчонок.

Весна с бесстрастным лицом выслушал его и прошумел:

— Да, с такой хреновиной надо кончать.