Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

Наконец, при Трампе (хотя эта история пока не окончена) — от объявления американского лидера еще на этапе предвыборной кампании о намерении «поладить» с Москвой до обвинения его на этом основании традиционным вашингтонским истеблишментом чуть ли не в государственной измене, а затем и до попытки импичмента. До разнузданной вакханалии демонизации современной России и ее руководителей, создания законодательных, информационно-пропагандистских и иных барьеров на пути к нормализации двусторонних отношений.

Мои друзья, российские дипломаты-американисты, изначально видели свою задачу в выравнивании этого пути, постепенном сглаживании резких перепадов, «сужении амплитуды колебаний». Однако начиная где-то с 2013–2014 годов, движение вперед и вверх полностью прекратилось. Отношения валятся под откос, дна пока не видно, и непонятно даже, с чего и на какой основе может в конце концов начаться стабилизация.

Хотя главный приоритет для всех, в общем-то очевиден. Необходимо понять, как в нынешних условиях обеспечивать хотя бы чисто военную и прежде всего ядерную безопасность, и начать о ней договариваться. Альтернативы нет, точнее она просто самоубийственна для обеих сторон.

Остается лишь уповать, что дело это сдвинется с мертвой точки хотя бы после президентских выборов 2020 года в США. Но прежде, чем перейти к разговору о Трампе, мне надо сделать еще одно важное для меня отступление.

«Поджигатель войны»

В январе 2011 года американские СМИ при Белом доме записали меня в «поджигатели холодной войны». Для меня эта история стала одним из самых ярких и памятных эпизодов в профессиональной карьере. Я ее для себя называю «спором с Гиббсом о свободе».

Приключилась она нечаянно. 12 января Обама с женой и свитой улетел в Тусон, штат Аризона, чтобы навестить в больнице члена Конгресса США Габриэль Гиффордс. Несколькими днями ранее та стала жертвой очередной вспышки вооруженного насилия: напавший на нее маньяк застрелил 6 человек, включая 9-летнюю девочку, и ранил еще 13.

Уезжавшие с президентом вернулись в Вашингтон за полночь. Пресс-брифинг в Белом доме на следующий день был поздним и малолюдным: пул отсыпался. Для аутсайдеров вроде меня это открывало возможность задать вопрос президентскому пресс-секретарю Гиббсу, но и поводов подходящих не было: соваться с внешнеполитическими сюжетами на фоне аризонской трагедии казалось неуместным.

В итоге я спросил (разумеется, после выражения соболезнований), не кажется ли хозяевам Белого дома, что такого рода расстрелы — это оборотная сторона прав и свобод в том виде, в котором они практикуются в США, своего рода «цена», которой Америка вынуждена расплачиваться за эти свободы. Точнее, естественно, за злоупотребление ими.

Подобную точку зрения мне не раз доводилось слышать от неамериканских знакомых, вот я и попросил Гиббса ее прокомментировать, тем более, что он перед этим сетовал, что тайна происшедшего может остаться неразгаданной.

Как и следовало ожидать, пресс-секретарь выразил «возмущенное несогласие» с тем, что подобные вспышки насилия могут восприниматься как мрачная и трагичная, но все же неотъемлемая часть образа жизни в США, что это — «тоже Америка». «Это — не Америка!» — воскликнул он и произнес небольшой монолог об американских законах, свободах и ценностях.

На этом брифинг закончился для Гиббса, но не для меня. Обступившие меня американские коллеги-журналисты наперебой интересовались, какую политическую подоплеку я вкладывал в свой вопрос (я честно отвечал, что никакой) и удовлетворил ли меня ответ пресс-секретаря (по-моему, ничего другого при своей должности он сказать и не мог).

С одним из репортеров, заметившим, что момент общенационального траура — не лучшее время для подобных обидных дискуссий, я полностью согласился. Но мы оба с ним сознавали, что при Обаме и мне, и другим иностранным журналистам в Белом доме грех было не использовать любую возможность задать вопрос.

В результате корреспонденты телекомпании CNN, газеты Politico, журнала National Journal и целого ряда сетевых изданий в один голос написали в своих репортажах о возвращении в Белый дом холодной войны. Позже в других СМИ появились нападки на меня лично. Помню, мне польстило, что в Washington Post комментарий «Из России с завистью: лекция о свободе» был напечатан прямо под откликом на расстрел в Аризоне со стороны сенатора Джона Маккейна, известного русофоба, представлявшего в верхней палате Конгресса этот штат.

Ни до, ни после за все мои годы в США столь бурной реакции на свои слова я не встречал. По большому счету она меня не удивила — я всегда знал, что в вашингтонской журналистике, как на «Скотном дворе» у Джорджа Оруэлла, «все животные равны, но некоторые равны более, чем остальные». Но все же я был слегка озадачен тем, как откровенно и даже заносчиво это в данном случае демонстрировалось.