Выходит, когда американские журналисты задают в Москве острые вопросы чиновникам, то они герои и борцы за демократию, а когда российский репортер пытается поднимать острые внутриполитические темы в США, то он чуть ли не поджигатель войны и враг американского народа? А где же та самая свобода слова, на которую сам Гиббс и ссылался?
На мой взгляд, эта свобода как минимум давала мне право на ответ. Я его написал и отослал в Washington Post. Но ни отклика, ни публикации не дождался и напечатал текст в Johnson’s Russia List у Дэвида Джонсона. Это один из самых известных в США сетевых дайджестов по России.
Что я имел в виду на брифинге? Прежде всего, конечно, право граждан США практически беспрепятственно приобретать и носить оружие. В Америке данная норма закона — по сути неприкосновенная идеологическая «священная корова».
За пределами США она вызывает недоумение и неприятие очень у многих. Один мой российский приятель, радикальный либерал, написал мне тогда, что полностью согласился бы со мной, если бы я ставил вопрос только об этом. Но другие, «более фундаментальные» свободы, включая свободу слова, по его убеждению, были совершенно ни при чем.
Однако, если это действительно так, то почему, собственно, мне по сути предложили заткнуться и помалкивать в тряпочку? Хотя в самой Америке тогда разгорелась жаркая дискуссия о пределах допустимого в словесных политических баталиях (опять же — почему?).
Почему небезызвестной республиканке Саре Пэйлин, которая в паре с тем же Маккейном баллотировалась в вице-президенты США на выборах 2008 года, пришлось спешно убирать со своего сайта страницу, на которой избирательный округ демократки Гиффордс был помечен значком ружейного прицела?
Почему аризонский шериф Кларенс Дупник, курировавший ход расследования, сразу указал на «атмосферу ненависти и фанатичной нетерпимости» в национальном политическом диалоге, которая, на его взгляд, могла повлиять на нападавшего? «Возможно, это свобода слова, но она не остается без последствий», — сказал он и сам тут же получил словесный нагоняй от консервативных комментаторов за то, что «слишком распустил язык».
Почему, наконец, сам президент Обама в своей яркой, прочувствованной и «глубоко личной», по определению того же Гиббса, речи на проводах погибших в Аризоне сетовал на «резкую поляризацию» внутриполитических дискуссий в США и призывал соотечественников говорить друг с другом так, чтобы слова «лечили, а не калечили»?
Ссылаясь на Библию, Обама рассуждал о том, что причины существования зла в мире и его конкретные проявления зачастую недоступны человеческому пониманию и не поддаются рациональному объяснению. Возможно. Но известная житейская мудрость гласит, что наши недостатки — обычно продолжение наших достоинств. А если в данном случае это правило неприменимо, то чем его заменить? Почему все-таки в Америке школьники расстреливают одноклассников? Почему под пули психопатов попадали даже президенты?
Однозначного и всеобъемлющего ответа на эти вопросы, разумеется, не существует. Но после каждого нового подобного психологического шока американцы заново его ищут.
Например, специалисты из Секретной службы США, отвечающей за охрану высшего руководства страны, тщательно изучили все известные попытки покушения на политиков с 1949 года и пришли к выводу о том, что у этих покушений почти никогда не бывало политических мотивов. Чаще всего нападавшими двигала жажда славы — пусть и одиозной, геростратовской.
Американцы гордятся своим индивидуализмом. Можно сказать, у них существует своего рода «культ личности» — отдельной свободной человеческой личности. Самостоятельность и самодостаточность приветствуются и поощряются. Считается, что «за правду» можно и нужно идти и одному против всех. Образ подобного «героя-одиночки» — один из самых распространенных голливудских стереотипов.
В целом подобное отношение к правам человека, наверное, хорошо и правильно. Но что если «своя правда» понимается извращенно? Разве не может она в таких случаях становиться весьма опасной негативной ценностью? Не говоря уже о том, что, если опираться на Библию, эгоцентризм вообще греховен.
Еще советским пропагандистским штампом было и существование в массовой культуре США «культа насилия». Для меня самоочевидно, что он сохраняется и поныне, в том числе в детских мультфильмах. Более того, с появлением Интернета и сетевых игр он неизмеримо разросся. Надо полагать, он тоже защищен творческими и коммерческими правами и свободами. Связь виртуального насилия с реальным, на мой взгляд, как минимум вероятна.
Некоторые мои американские критики утверждали, что мне с моими взглядами место в тоталитарном обществе. По-моему, это само по себе не имело отношения к обсуждаемой теме. Но зато позволяло наглядно проиллюстрировать мой исходный тезис.