Четвертая экспедиция (сборник)

Владимир закрылся в своем номере и беззвучно рыдал. Он не мог двинуться с места, будто руки и ноги его были закованы в кандалы. Мысли тоже были парализованы. В осколках его сознания сидел лишь некий абстрактный образ, который теперь не был похож на того седовласого старца. Теперь это был некто или даже нечто, обладающее каким-то необъяснимым разумом, а скорее властью над разумом самого Владимира. Но это был тот же самый Байкал. Больше в голове Владимира не было ничего: ни музыки, ни мыслей. Его мучил и сверлил один и тот же вопрос, обращенный к этому абстрактному разуму: «За что?!» Ответа не было. Но вместо этого он снова услышал ту же музыку, которая звучала уже неоднократно в его мыслях: тема судьбы из пятой симфонии Бетховена. «Так судьба стучится в дверь», – вспомнил опять Владимир слова, прочитанные в детстве на конверте старой пластинки. Но почему именно эта судьба уготована Ирине? А его собственная судьба? Тот роковой звонок Ирины год назад изменил всю его жизнь, а Ирине стоил и самой жизни. Ему ведь теперь до конца дней нести этот тяжкий крест, поскольку он невольно виноват в ее смерти. Но разве кто задает вопросы судьбе? Это глупо. Меж тем эти несколько бетховенских аккордов «Судьбы» угнетали его сознание почти полностью. Владимир уже не мог этого терпеть и не знал, куда деться от этой навязчивой музыки.

Что с ним происходит? Как он смог неожиданно для себя почувствовать на расстоянии смерть Ирины? Как он мог общаться с Байкалом как с разумной субстанцией? У него что, появились экстрасенсорные способности или он просто незаметно для себя и других стал потенциальным клиентом психиатра?

Жить не хотелось. Впереди была одна пустота. Владимир открыл начатую накануне бутылку виски, налил полный стакан и выпил одним залпом. Потом вылил в стакан все, что осталось в бутылке, и тоже выпил. После этого навязчивая тревожная музыка бетховенской «Судьбы» стихла, и он забылся в тяжелом и беспокойном сне.

* * *

Наступил следующий день, абсолютно ясный и тихий. О вчерашней стихии напоминали лишь большие промоины на лесных и горных дорогах и огромные невысохшие лужи. Владимир снова стоял на высоком берегу у бурятского бурхана и всматривался в голубую даль Байкала, уходящую за северную оконечность острова Ольхон до самого горизонта. Правдой ли было все то, что случилось за последние дни, или это какое-то наваждение? Очень хотелось, чтобы все оказалось кошмарным сном. Но это случилось на самом деле, и ничего вернуть уже нельзя. Но почему все так произошло? Он никогда не был фаталистом и не верил в судьбу. Свою судьбу человек способен творить сам, но не каждый может это. А большинство людей смиренно доверяются судьбе, им так проще объяснить все и снять с себя всякую ответственность. Что же он сам делал не так? Он, считающий себя неплохим дирижером, не смог сдирижировать свою собственную жизнь. Он весь этот год жил фальшивой и раздвоенной жизнью. И от этого пострадали другие: жена, дочь, Ирина, Алексей и, наверное, множество других людей. Неужели во всем этом виноват он? Как тяжело в этом признаваться.

Но как жить дальше? У него есть его любимая жена и любимая дочурка. Ему-то легче, и у него есть смысл жить дальше: он должен сделать их самыми счастливыми в мире. А кто теперь вернет милую, прекрасную и умную Иринку, которая возродила его страсть и любовь к музыке и подарила сладостные мгновения своей страсти, которая тоже не могла не повлиять на его музыкальный талант? Кто проживет ее жизнь? Неужели на Земле ничего не останется от этой прекрасной женщины? Он не может этого допустить, потому что тогда его собственная жизнь до конца дней будет сплошным страданием.

Он вновь обратился к седовласому Байкалу, словно к богу и попросил:

– Помоги, старина Байкал, прошу тебя...

* * *

Владимир взмахнул дирижерской палочкой, и в переполненном зале зазвучала та самая мелодия, которая родилась тогда на мысе Халтыкей. Он отчетливо помнил тот день, когда в ответ на свои мольбы к Байкалу, заметил переливающиеся солнечные зайчики на голубой байкальской воде, от которых исходил не только отраженный солнечный свет, но слышалась тихая и прекрасная музыка. Она была все громче и постепенно заполняла собой все пространство над берегом, проливом и над островом. В ней угадывался веселый голос и красивые озорные глаза Ирины, образ которой навечно останется в этих созвучиях для следующих поколений. Потом вступала музыкальная тема «судьбы», но не бетховенской, нет, а совсем другой и непохожей, но очень грустной, перемешанной с любовью, страданием и мольбой о прощении. За этим в музыке следовала трудная борьба, в которой правда и справедливость, в конце концов, одерживали верх над ложью, притворством и злом. И в этой борьбе все время нарастала величественная и торжественная тема, в которой трудно было не узнать старый и мудрый Байкал.