Четвертая жертва сирени

Не знаю, как Владимир, а я просто окаменел. Я, поживший уже мужчина, в прошлом армейский человек, не раз смотревший смерти в лицо, воевавший и сам воеванный, не мог оторвать глаз от ножа, не мог шевельнуть ногой, чтобы встать из-за стола, или двинуть рукой, чтобы достать проклятые деньги и бросить их этим горчишникам. Может быть, все дело было в том, что я слишком хорошо знал силу ножа и ужас ножевого ранения.

Краешком зрения я увидел, что трактирщик прижался спиной к буфету за прилавком, а половой Сенька шлепнулся на стул и взирал на происходящее, раскрыв рот.

Владимир, в отличие от меня, поднялся и сделал короткий шаг от стола.

— Но-но, ежик еловый! — угрожающе повысила голос блуза. — Я не сказал: надо уходить. Я сказал: надо платить. Кожу с бабками на стол!

— Сейчас-сейчас, — спокойно, даже как-то уж слишком спокойно ответил Владимир. — Вот только лопатник достану.

Он повел рукой к внутреннему карману пиджака, где лежал бумажник, сделал еще один короткий шажок, но… споткнулся о стул, зашатался и чуть не упал, однако удержался, опершись о полку, идущую вдоль стены.

Дальнейшее произошло очень быстро, я не успел сделать и десяти дыханий.

Как-то странно вскинувшись, Владимир схватил фаянсовую лампу, стоявшую на полке, и, не обращая, казалось, никакого внимания на нож в руке детины, что было силы хватил коренника лампой по голове. Фаянс раскололся, а детина рухнул на пол, обливаясь кровью и керосином. Нож выпал и с глухим стуком отлетел в сторону. Двое пристяжных рванулись было к Владимиру, но тот, бросив остатки лампы, выхватил правой рукой из левого кулака спичку — оказывается, опершись на полку, он прихватил несколько экономических шведских спичек, лежавших там рядом со светильником, — чиркнул ею о поверхность стола, зажег и сунул к облитой керосином голове детины, стонавшего на полу.

— Стоять! — высочайшим, срывающим горло фальцетом закричал Владимир. — Сожгу к чертям, дрянь горчишная!

Пристяжные замерли, вытянувшись в нелепых позах, словно их осиновыми колами изнутри выперло. Лица у них были как фаянс — белые, с узором страха в глазах.

— Не жжи, барин, не жжи, — залепетал детина на полу. — Огонь хужь ножа будет. Сгорю…

— Не жги, барин, — повторил густым басом трактирщик, не отделяя спины от буфета. — Трактир запалишь — не потушим. От красного петуха спасенья нет, по миру пойду…

Шведская спичка в руке Владимира потухла, и он тут же зажег вторую, чиркнув ее на этот раз об пол.

— Вон, — твердым голосом, но уже без крика сказал Владимир, обращаясь к пристяжным. — И своего вождя захватите. Быстро! Я не шучу. Броситесь на меня — все займется. Сам сгорю, но и всю вашу хевру в пекло уволоку!

Двое в лиловых рубахах осторожно приблизились, подхватили детину под руки и поволокли к выходу, то и дело озираясь. В двух шагах от двери коренник оттолкнул пристяжных и, шатаясь, пошел дальше сам. Отворив дверь, он повернулся и тяжело взглянул на Владимира. Ульянов тоже смотрел на бандита, не отводя глаз. В руке у него была догоревшая спичка. По полу все дальше и дальше растекалась керосиновая лужа.

Горчишник хотел что-то сказать, но то ли не сумел, то ли не нашел слов — все трое вышли из трактира, дверь затворилась.

Владимир поднес правую руку к носу и втянул воздух.

— Надо же! — воскликнул он. — Я себя тоже облил. Еще чуть-чуть, и первым бы вспыхнул я. Ай-яй-яй…

Ульянов подошел к половому, сорвал с его локтя салфетку и тщательно вытер руки, после чего бросил салфетку на стол. Затем подошел ко мне — я все еще сидел в ступорозном состоянии, — бережно подхватил под локоть и заставил подняться.

— Пойдемте, Николай Афанасьевич, — сказал Владимир. — Обед закончился. Как говорят, спасибо этому дому, пойдем к другому.

Он вытащил бумажник, раскрыл его, заглянул внутрь, потом захлопнул и вернул на место. Вынул из бокового кармана несколько монет и бросил на стол.

— Это за обед, — заявил Ульянов, обратив взор на хозяина. — А за лампу господа фартовцы[28]

пусть платят. Мне как-то не с руки.

И мы вышли из трактира.

Уже в дверях я обернулся и оглядел пол трактира — мне хотелось понять, куда отлетел нож. Не ровен час, тот же Сенька подберет его, подскочит да и всадит в спину. Странно, однако ножа нигде видно не было. Должно быть, завалился под стол. Ну и шут с ним…

В последний момент, когда я уж совсем собрался последовать за молодым своим спутником, выказавшим недюжинную выдержку и силу духа, глянул я на оконце, прорубленное в стене залы аккурат напротив входной двери. Как раз в это время ситцевая занавеска, прикрывавшая его, отошла из-за сквозняка, и на мгновение явилось мне чье-то лицо — будто кто заглядывал внутрь, рассматривая детали разыгравшейся сцены.

Заметив мой взгляд, неожиданный свидетель мгновенно метнулся в сторону — я даже на секунду подумал, будто никого там и не было, просто тень от ходившей волнами занавески приняла причудливую форму.

А в то же время показалось мне, что лицо это — бывшее ли на самом деле, или привидевшееся — имело черты, смутно мне знакомые.