Четвертый раунд

Стоит только задать себе один-единственный простой вопрос, как все сразу становится на свои места. Легко ли провести точный акцентированный, так называемый нокаутирующий удар? Трудно. Очень трудно. А сплошь и рядом почти невозможно. Особенно если противник обладает высоким, на уровне сборной страны, классом мастерства. Казалось бы, моя собственная практика противоречит мне же самому. Но это не так. Более половины своих боев я действительно закончил досрочно. Но среди нокаутированных мною противников не было ни того же Королева, ни Навасардова, ни Линнамяги. Ни я их, ни они меня, ни каждый в отдельности друг друга нокаутировать ни разу не смог. Любой поединок любой из этих пар заканчивался всегда лишь по очкам.

И это естественно. Завершающий удар, если исключить случайность или невезение, просто так никогда не проходит. Его долго — подчас в течение всего боя! — тщательно готовят. А противник, разумеется, это отлично видит. Он знает, на что его собираются поймать, и заранее принимает все необходимые меры. И если его боксерское искусство достаточно высоко, можно почти наверняка сказать, что задуманный нокаут так и не состоится.

Чтобы не быть голословным, сошлюсь на авторитет статистики. «Около 98 % боксеров, входящих в состав сборной команды СССР, начиная с 1945 года вообще не проигрывали бои нокаутами», — приводит цифровой материал в одной из своих статей специалист по боксу В. М. Клевенко. На первый взгляд удивительно. Но только на первый взгляд. Тот, кто наблюдал бои наших лучших мастеров ринга, легко поймет, что высокий уровень их искусства — надежная гарантия не только от нокаутирующего, но и часто от любого опасного по силе удара.

Мне, повторяю, просто не везло, и я, по-видимому, попал в эти невезучие два процента.

Ниман, Чиаботару, Юшкенас… Три нокаута, и все — ударом без подготовки.

Ниман. Можно ли было предполагать, что вместо приветственного касания перчатками он обрушит одну из них на мой незащищенный подбородок? Можно. Ритуал этот, как говорилось, правилами не оговорен. Но я об этом не вспомнил…

Чиаботару. Бой, кончившийся за пятнадцать секунд. Мог ли румын подготовить за эти секунды точный решающий удар? Безусловно, нет. Но я зазевался…

Юшкенас. Удар, нанесенный не видя, вслепую. Но я напоролся на него зрячий. Как это могло произойти? Я мог поскользнуться и, опустив плечо, подставить челюсть под перчатку; мог зажмурить на миг глаза от попавшей в них капли пота. Но я не поскользнулся, и пот в глаза мне не попал. Значит, случайность? Да, случайность…

Но три случайности подряд — это, пожалуй, уже невезение. Не рок, не судьба, а именно невезение. Та самая решка, которая по закону статистической вероятности может выпасть не три, а тридцать и даже триста раз подряд; стоит только попасть в разряд невезучих.

Конечно, не статистические выкладки и не рассуждения подобного рода явились толчком к решению оставить ринг. Полоса досадных случайностей могла бы и оборваться. Особенно если, учтя горький опыт, призвать на помощь разумную осторожность и бдительность. Но три нокаута сами по себе являлись достаточно веской причиной. Случайны они или не случайны, суть дела от этого уже не могла измениться.

И все же перед тем, как уйти с ринга, я поставил цель: добиться реванша и вернуть утраченный титул чемпиона страны. Битым я уходить не хотел. Я стал готовиться к Спартакиаде народов СССР, которую намечено было провести в августе следующего года.

Через оговоренный правилами бокса шестимесячный перерыв я вновь надел боевые перчатки. Четыре поединка — четыре победы. Три из них опять удалось одержать нокаутом.

Меня часто спрашивали, не испытываю ли я теперь страха, выходя на ринг? Обычно в таких случаях я отшучивался. Но вовсе не оттого, что хотел скрыть правду. Скрывать было нечего. Тому, кто боится, на ринг попросту не за чем выходить: страх в бою неизбежно приведет к поражению. Меня не пугали ни сами поединки, ни те противники, которые поднимались вместе со мной на помост: я опасался лишь одного-единственного бойца на свете — самого себя. Четвертый нокаут я бы себе не простил. А он, как я понимал, мог быть лишь в том случае, если бы я вновь что-нибудь проморгал. Словом, думалось мне, вполне достаточно и того, что попал в два процента; рекордов по части невезучести я ставить не собирался.