Четыре единицы

– А можно без этого?

– Нет, Машуль, нельзя. Так надо. Вы потерпите, я все решу.

– Ок, обнимаю тебя.

– И я тебя. В 20.00 по Москве пришло фото сакуры.

Глава 9

Тик-тик-тик.

– Вы в своем уме? – Джун говорил тихо, с расстановкой и без угрозы в голосе. Он устал, он смертельно устал от всей этой неприятной и богатой на передвижения и информацию истории. Ему просто хотелось сейчас спокойно посидеть в этом сером претенциозном кресле успешного человека и выкурить первую за долгий день сигарету. Ему не хотелось ни знать, ни слышать ничего нового.

Заведующий покачал головой:

– Я понимаю ваше удивление. Уверен, вы считаете, что я ошибся карточкой пациента и вся эта информация не имеет никакого отношения к вашему брату.

– Именно так я и думаю.

– Понимаю. Понимаю, но вот все исследования и история, если угодно, – он пододвинул к Джуну карточку с именем Менсу. Карта была непривычно увесистой и изобиловала листами с разными печатями и подписями.

Согласно истории болезни, подкрепляемой точными и скупыми репликами заведующего, его брат полтора года назад отдал свою почку некоей девушке, имени которой он не знал и даже ни разу не слышал.

Юна была на пару лет младше брата и страдала врожденным заболеванием почек. Спустя несколько лет борьбы, последняя почечная ткань отказала и Юна умирала под звук диализной машины, к которой она прикладывалась словно к источнику жизни трижды в неделю. Это была не жизнь, а просто медленный уход. Юна почти смирилась со своим положением. Юная, полжизни проведшая за стенами строгих больниц, она не знала вкуса жизни и ей не было особо что терять. Любовь к уставшим родителям – вечно в слезах матери и выбивающемуся из сил отцу – скорее вела ее к уходу, чем к дальнейшей жизни. Посмертные письма были написаны, дела приведены в порядок, глупые записи в детских дневниках уничтожены. Она планировала оставить родным светлые, милые, не раздирающие души воспоминания. Вопрос выживания ее особо не беспокоил ровно до того момента, как она не встретила в парке Менсу.

Высокий, улыбчивый, он словно светился изнутри. Она увидела его впервые на берегу пруда в Сеульском лесу. Яркая улыбка вспыхнула на его прекрасном лице, как только их глаза встретились. В нем было столько жизни, что ее можно было коснуться рукой, выпить как чашку прохладного кофе в июльской духоте. Она пропала с первого же мгновения.

– Привет! – он в два шага оказался у ее скамейки.

– Привет, – выдохнула она.

Их любовь была словно дыхание первого тепла весны для нее и словно прохладный бриз после сезона дождей – для него. Не было истерики, боя, вспышек. Будущего, впрочем, у них тоже не было. Юна сразу рассказала про диагноз, про годы в больничных палатах, из которых ее не выпускали неделями, про иголки, которые забывались прямо в ее теле, про длинные трубки, прошивающие ее вены насквозь, про аппарат, от которого зависела ее, теперь уже явно недолгая, жизнь. Он слушал внимательно, задавал уточняющие вопросы, был строг и серьезен. Она видела, что у него есть силы бороться с ее ветряной мельницей. Только она знала, что это именно ветряная мельница. Победить невозможно.

– Почему тебе не ищут донора?

Менсу явно озаботился матчастью и изучил вопрос. Юна только слегка улыбнулась:

– Почему же? Его ищут, но не найдут. Мои родные мне не подошли, а для не близкородственного донора я слишком слаба и неудачлива. Жить ожиданием чужой трагичной и нелепой смерти я не допускаю для себя возможным. Жить медленным уходом намного проще.

– Ты не хочешь бороться, – он взглянул на нее из-под опущенной головы.

– Менсу, милый, я борюсь, – ее рука сегодня была особенно слаба, как бывало всегда в дни без диализа. – Я просто не надеюсь злокачественно.

– Это как? – его голос дрожал, она гладила его по волосам.

– Злокачественная надежда убивает хуже аммиака в крови. Она убивала меня много лет подряд, более я не буду так безрассудна.

Глава 10

Заходить в здание суда на следующий день категорически не хотелось. Анна так и зависла прямо у порога. Вокруг бегали люди, намного активнее, чем тогда. В первый день. В зале уже собрались все эксперты, за кафедрой легко можно было рассмотреть беспокойную голову Джуна, снующую вдоль длинного стола, журналисты оживились и придвинули камеры ближе. Ей надо было сделать над собой усилие и ввести себя внутрь, но сделать это было трудно.