Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных

Вопрос вот в чем: какой свободы мы действительно хотим, когда речь идет о времени? С одной стороны, в нашей культуре превозносится суверенитет личного времени – свобода устанавливать собственный график, делать собственный выбор, то есть свобода от

 вмешательства других людей в ваши драгоценные 4000 недель. С другой – есть глубокое чувство смысла, порождаемое готовностью вписаться в ритмы остальной части общества: это свобода

участия во всех достойных совместных начинаниях, ради которых необходимо хотя бы частично пожертвовать единоличным контролем над своими действиями и временем. Стратегии достижения первого вида свободы изложены в многочисленных книгах по продуктивности: идеальный утренний распорядок, строгий личный график, приемы ограничения времени, которое вы тратите, отвечая на электронные письма, плюс проповеди о том, как важно «научиться говорить "нет"». Все они направлены на защиту от других людей, которые могут посягнуть на ваше время. И, несомненно, они должны принести некоторую пользу: нам действительно нужно установить четкие границы, чтобы издевательства начальства, несправедливые условия контракта, самовлюбленные супруги или унизительная склонность угождать людям в конечном итоге не определяли ход каждого нашего дня.

И тем не менее, отмечает Джудит Шулевиц, индивидуалистическая свобода приводит к тому, что общество, подобное нашему, находясь у нее в плену, в конечном итоге само теряет синхронность и навязывает себе нечто, по результатам удивительно похожее на катастрофический советский эксперимент с пятидневной рабочей неделей. Мы все реже оказываемся друг с другом в одних и тех же временны́х рамках. Безраздельное господство индивидуалистического этоса, подпитываемого требованиями рыночной экономики, сломало традиционные способы организации времени. А это означает, что часы отдыха, работы и общения у разных людей все меньше совпадают. Сегодня труднее, чем когда-либо, найти время для неторопливого семейного ужина, спонтанного визита к друзьям или любого коллективного занятия вне работы, такого, например, как уход за общественным садом или игра в любительской рок-группе.

Для самых незащищенных слоев общества доминирование такой свободы выливается в полное отсутствие свободы. Это означает непредсказуемую работу в условиях гиг-экономии и график по требованию. То есть крупный розничный торговец, на которого вы работаете, может вызвать вас на работу в любой момент – его потребности в рабочей силе рассчитываются алгоритмически от часа к часу на основе объема продаж. Из-за этого практически невозможно запланировать общение с детьми или необходимый визит к врачу, не говоря уже о вечеринке с друзьями. Но даже у тех, кто лично контролирует свое рабочее время так, как и не снилось предыдущим поколениям, работа, как вода, просачивается в жизнь, заполняя каждую щель все большим количеством задач. Во время пандемии коронавируса это положение дел, похоже, только усугубилось. Начинает казаться, что вы, ваш супруг и самые близкие друзья распределены по советским рабочим пятидневкам разных цветов. Мне трудно найти час в неделю для серьезного разговора с женой или для того, чтобы посидеть с друзьями за пивом, не потому, что у меня нет времени, хотя именно этим я и оправдываюсь. На самом деле свободное время у всех нас есть, но почти нет вероятности, что оно у всех участников совпадет. Свободные жить по личному расписанию, но все еще привязанные к работе, мы построили себе отдельные жизни, которые невозможно связать воедино.

Все это имеет и политические последствия: политика на низовом уровне – собрания, митинги, акции протеста и предвыборные кампании – один из важнейших видов деятельности, требующий координации. Рассинхронизация препятствует массовым акциям. В результате возникает вакуум коллективных действий, который заполняется автократическими лидерами. Они процветают за счет массовой поддержки со стороны разобщенных, отчужденных друг от друга людей, застрявших дома на диване и оказавшихся в плену у телевизионной пропаганды. «Тоталитарные движения – это массовые организации атомизированных, изолированных индивидов»{145}, – писала Ханна Арендт в книге «Истоки тоталитаризма». Автократическая власть заинтересована в том, чтобы ее сторонников связывало только одно: тотальная преданность режиму. Но иногда синхронизированные действия преодолевают изоляцию, как во время массовых демонстраций в 2020 году, последовавших за убийством Джорджа Флойда полицией Миннеаполиса. В этих случаях от участников протестов нередко можно услышать, что они испытали нечто похожее на «странное чувство расширения личности» Уильяма Макнила – ощущение, будто время сгустилось и уплотнилось, окрашенное своеобразным экстазом.