Четыре вечера с Владимиром Высоцким

Пожары над страной все выше, жарче, веселей,Их отблески плясали в два притопа, три прихлопа,Но вот Судьба и Время пересели на коней,А там — в галоп, под пули в лоб,И мир ударило в ознобОт этого галопа.Шальные пули злы, слепы и бестолковы,А мы летели вскачь, они за нами — влет.Расковывались кони, и горячие подковы

Летели в пыль на счастье тем, кто их потом найдет.Увертливы поводья, словно угри,И спутаны и волосы, и мысли на бегу,А ветер дул и расплетал нам кудри,И распрямлял извилины в мозгу.Ни бегство от огня, ни страх погони — ни при чем,А Время подскакало, и Фортуна улыбалась,И сабли седоков скрестились с солнечным лучом,Седок — поэт, а конь — погас.Пожар померк, потом Пегас,

А скачка разгоралась.Еще не видел свет подобного аллюра —Копыта били дробь, трезвонила капель,Помешанная на крови слепая пуля-дураПрозрела, поумнела вдруг и чаще била в цель.И кто кого — азартней перепляса,И кто скорее — в этой скачке опоздавших нет,А ветер дул, с костей сдувая мясоИ радуя прохладою скелет.

Удача впереди и исцеление больным,Впервые скачет Время напрямую — не по кругу.Обещанное Завтра— будет горьким и хмельным.Светло скакать — врага видатьИ друга тоже — благодать!Судьба летит по лугу!Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули,Замешкалась она, забыв махнуть косой.Уже не догоняли нас и отставали пули.Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?

Пел ветер все печальнее и глуше,Навылет Время ранено, досталось и Судьбе.Ветра и кони — и тела и душиУбитых — выносили на себе.

…Ну, вообще вопрос об автоцензуре — довольно сложный вопрос. Я думаю, что для каждого человека, который занимается сочинительством, если он работает честно, даже если существует автоцензура, то она перед самим собой. И если позиция его четкая, внятная и честная, то это не страшно, тогда эта автоцензура касается толью) качества.

Предположим, мне иногда хочется употребить какое-то грубое выражение, которое было бы здесь, скажем, сильнее. Но я чувствую, что это уже не предмет искусства, это больше для анекдота, чем для стихотворения.

Моя автоцензура прежде всего касается того, чтобы стихи, на которые я потом придумываю музыку, были выше качеством, чтобы они были политичны, чтобы в них всегда было больше поэтического образа и метафоры, чем грубого намерения и тенденции. Это для меня цензура.

Я могу это показать моим близким друзьям. И вот, если они меня начинают критиковать, тогда существует какого-то рода цензура. Потому что я всегда прислушиваюсь, если мои близкие и люди, которые меня любят и любят мои песни, если они мне делают впрямую замечание, говорят: «Здесь, Володя, что-то немножко ты…» — тогда я, вероятно, могу кое-что изменить.

Авторская песня прекрасна тем, что допускает импровизацию, понимаете? Что я могу? Вы иногда не узнаете: какая она была, как только я ее написал и первый раз спел, и какая она будет, когда уже пойдет к людям.

И после такого подробного объяснения могу окончательно вам сказать: у меня нет в уме такого слова «автоцензура». Я могу себя только поправлять, чтоб было лучше качество, но не по-другому.