Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

Надо было спешно приводить себя в порядок. Корабль красился, чистился, мылся и прихорашивался, точно невеста перед венцом. Арамис проявлял совершенно несвойственную ему энергию, носясь по броненосцу, заглядывая во все уголки, налетая и распекая то какого-нибудь нерадивого мичмана, то оплошавшего унтер-офицера, или, чаще всего, козла отпущения каждого старшего офицера – боцмана.

И действительно, насколько было возможно, принимая во внимание присутствие на борту рабочих, так как работы не прерывались ни на минуту, и столь короткий срок, имевшейся в нашем распоряжении, – корабль был приведен в сносный для военного судна вид. Борта ослепительно сверкали свежей черной краской[61], палуба блестела чистотой и порядком, мостики, шлюпки, орудия, все было надраено, покрашено и приведено в нестыдный для военного корабля вид. Наконец, получено было известие о прибытии в Ревель Государя Императора и был объявлен день смотра.

Раньше, чем описывать этот памятный день, я должен вернуться несколько назад и рассказать об одном незначительном событии, результатом которого явился большой конфуз всего личного состава моего броненосца на царском смотре.

На второй или на третий день по нашем прибытии в Ревель, вечером, когда мы ужинали, в кают-компанию вдруг вбежал огромный рыжий, никому неведомый дотоле пес – помесь пойнтера с дворняжкой. Как и подобает благовоспитанной судовой собаке, он подбежал сначала к старшему офицеру, ткнув ему в руку своим мокрым и холодным носом, и затем пошел вдоль стола, получая подачки от благодушно настроенных офицеров, ибо, как известно, г.г. офицеры во время обеда и ужина обычно пребывают в самом благодушном настроении.

– Это что за собака, откуда она? – удивился Арамис.

Все ответили полным незнанием. Арамис вызвал вахтенного.

– Что это за пес? – строго спросил он у вошедшего и вытянувшегося у дверей унтер-офицера.

– Так что, вашскородие, – испуганно забормотал вахтенный – прибыл с берега, с очередным катером. Старшина говорит, что никак невозможно было прогнать его. Должно быть, с какого другого корабля, опоздал на свою шлюпку. Наша последняя отвалила, вашскородие!..

– Хорошо, ступай.

– Очевидно, он с «Суворова» или с «Александра III», – сказал кто-то из присутствующих. – У нас и катера совершенно однотипные, да и дорогу нашел он сразу в кают-компанию.

– Надо будет завтра же навести справки и отослать пса домой, – заявил Арамис.

В суматохе приготовлений к смотру справку навести забывали, и пес продолжал жить у нас. Это был симпатичнейший пес, обычного корабельного типа, прекрасно воспитанный и знающий все судовые порядки. Так, например, он отлично знал, что если к корабельному трапу подходит гребная шлюпка или паровой катер, то дело, без сомнения, пахнет берегом. В таком случае он немедленно спускался по трапу и усаживался в шлюпке, причем выгнать его обратно не было уже никакой возможности; маленькую собачку еще можно было бы вынести на руках, но такого огромного пса нести на руках по узкому трапу – задача была не легкая и его обычно оставляли в покое. Он отправлялся со шлюпкой, на берегу приставал к одному из матросов или офицеров, шел за ним по пятам и с ним же возвращался обратно. Жил он где-то на баке и редко попадался на глаза начальству. Когда же его случайно замечал Арамис, то обычно произносил:

– Ах, черт, надо же узнать, в конце концов, чья это собака и вернуть ее хозяину! В поход ее я, во всяком случае, брать не разрешу! В тропиках легко может взбеситься, и… благодарю покорно – этакий бешеный пес на судне!

Впрочем, уйдя с головой в приготовления корабля к царскому смотру, он немедленно же забывал о существовании собаки, как только она исчезала из поля его зрения. Так наступил день царского смотра, а пес все еще продолжал проживать на нашем броненосце.

* * *

Яркий, солнечный день. Свежей ветерок рябит воду ревельского рейда. Корабли расцвечены флагами. Поочередно гремит салют то с одного, то с другого корабля, заглушая мощное «ура» команд. Государь Император объезжает корабли 2-й эскадры.

Наша команда, в чистых фланелевых рубахах «1-го срока», давно уже стоит во фронте повахтенно, переминаясь с ноги на ногу и поеживаясь от холодного уже северного ветра. Офицеры в мундирах и треуголках во фронте на шканцах. Сигнальщики на мостике, не отрываясь от биноклей и подзорных труб, следят за соседним броненосцем «Бородино». Там – Государь. Затем – очередь наша, после «Бородина» он должен быть у нас. Наш командир, со строевым рапортом в руках, нервно подрыгивает маленькой ножкой, прохаживаясь вдоль выхода на трап и кидая беспокойные взоры то туда, то сюда, как бы в последней раз проверяя, все ли в порядке. Слава Богу, все в порядке и придраться не к чему.

Наконец, с мостика раздается тревожно-взволнованный голос сигнального кондуктора:

– Государь Император отваливают!