Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны

Полноту ощущений и радость очутиться на берегу после более двухмесячного пребывания в стальной коробке корабля сильно умеряла нестерпимая жара, ибо мы проводили на берегу самое жаркое время дня, обязанные до захода солнца вернуться по своим кораблям. Маленький городок Libreville сам по себе не представлял ничего интересного. Местного населения мы почти не видели, встречая на каждом шагу – на улицах ли, в магазинах, на почте, в ресторане, всюду, куда мы только не заглядывали, – лишь своих же офицеров и матросов с эскадры, слонявшихся с красными, потными лицами по небольшому городку. Получалось впечатление, точно жители Libreville’я временно куда-то выехали, предоставив свой городок в полное распоряжение заморских северных гостей, оставив лишь самый необходимый персонал для их обслуживания в магазинах и ресторанах. Секрет, конечно, заключался в том, что в эти часы нестерпимого пекла африканцы благоразумно укрывались в прохладе своих домов, предоставив северным варварам слоняться по раскаленным улицам сколько их душе угодно.

Изредка попадались лишь солдаты местного гарнизона. Это были местные уроженцы, негры французского Конго, великаны, как на подбор, прекрасно сложенные экземпляры чернокожей человеческой породы, одетые к тому же в очень живописную форму. Особенно живописен был головной убор – небольшая красная феска с огромной голубой кистью, ловко сидящая на крупной курчавой голове. По-видимому, французы комплектуют гарнизоны своих экваториальных колоний исключительно солдатами-туземцами, так как в Libreville’е я не видел ни одного белого солдата или матроса. В реке против городка стояла французская канонерская лодка «Alcion» постройки времен Очакова и покорения Крыма. Проходя мимо нее, мы обратили внимания на ее матросов; это было прелюбопытное зрелище: белые пятна матросских рубах и штанов и в них черные как сажа лица, руки и ноги.

Блуждая по городу безо всякой цели, мы набрели на казарму местного гарнизона. У открытых ворот ходил мерными шагами огромный черный часовой, державший на плече допотопное ружье. И бы нисколько не удивился, если бы мне сказали, что во французском гарнизоне Libreville’я, во время посещения его русской эскадрой, употреблялась еще команда «скуси патрон!». С этим ружьем как нельзя лучше гармонировали небольшие медные пушчонки, стоявшие во дворе казармы, которые, без сомнения, являлись ровесницами упомянутой уже канонерской лодки «Alcion». Кто-то мне говорил, что французы умышленно вооружают свои колониальные войска допотопным оружием, чтобы в случае мятежа не встретить серьезного врага в лице своих же войск. Да и то сказать: куда как было бы страшно, если бы эти гиганты-негры, превратившись в один прекрасный день из покорных подданных во взбунтовавшихся рабов, были бы вооружены пулеметами и скорострельными и дальнобойными винтовками! Да и не одни только французы грешили и грешат страхом перед своими колониальными подданными. Одни только, кажется, русские цари не боялись вооружать своих иноплеменных подданных современным оружием и в сформированные из них части назначать своих же офицеров-единоплеменников!

Перед съездом нашим на берег нас предупредили, чтобы мы не вздумали предпринимать прогулок в глубь страны и вообще удаляться от города, говоря, что таково желание посетившего нашего адмирала местного французского губернатора, предупреждавшего, что туземцы не прочь полакомиться человечиной и что будто бы даже незадолго до нашего прихода было съедено четыре немца с одного из германских пароходов, отправившихся на охоту на слонов и превратившихся в дичь для каннибалов-негров.

Крошечный городок Libreville, конечно, не ожидал такого единовременного наплыва знатных иностранцев. Нагуляв продолжительной прогулкой аппетит, я и два моих компаньона – мичман Сакеллари и еще один офицер с транспорта «Анадырь», – предвкушая удовольствие знатно позавтракать на берегу, принялись стучаться в имевшиеся в городе немногочисленные рестораны и гостиницы, получая всюду один и тот же ответ: в ресторане нет ничего, ибо все уже съедено ранее нас пришедшими нашими же соотечественниками. Мы уже начали приходить в отчаяние при мысли, что придется проголодать до самого возвращения на корабль, когда, наконец, нас впустили в жалкий и грязный ресторанчик, где в единственной и небольшой комнате было поставлено несколько столиков, между которыми сновали жирный бородатый француз-хозяин и мальчишка-негр. Все столики, кроме одного в дальнем углу комнаты, были заняты насыщавшимися русскими офицерами; в ресторане стоял гул русской речи.

Заняв единственный свободный столик, нам удалось перехватить пробегавшего мимо француза-хозяина и попросить его дать нам позавтракать. Мальчишка-негр положил на скатерть три ломтя черствого хлеба и перед каждым из нас поставил по пустой тарелке, вид которых заставил никогда неунывающего и жизнерадостного Сакеллари произнести самым серьезным тоном:

– Не смущайтесь, господа: здесь, в Libreville’е, тарелки, по-видимому, моются не руками, а ногами; советую вам поэтому последовать моему примеру.