Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Как и где мы лазали после этого события, я теперь уже не в состоянии связно рассказать. Помню только, что мы попали на тропинку, которая шла неподалеку от двух замечательных горных кряжей из тех, что называются туземцами «клыками» или «зубами», потому что они действительно торчат из земли, как гигантские зубы в горных челюстях. Эти же два зуба, когда на них смотришь с нашей тропинки, были замечательно похожи на две круглые феодальные башни, поднимающиеся рядом к небесам. При виде их все наши дамы и большинство мужчин, уже совсем измученные дорогой, решили, что лучше этого ничего нельзя увидеть, а потому здесь следует закусить, отдохнуть и отправиться обратно домой. После этого первого отпадения полезли выше только трое: я с моим горным спутником да еще один военный доктор, ни за что не желавший отставать, несмотря на усталость. С этим-то доктором втроем, еще не предвидя никаких бед в недалеком будущем и оставив его жену внизу вместе с остальной компанией, мы и карабкались теперь вверх по крутому склону, руководясь лишь компасом, затем драгоценным правилом, что если хочешь попасть на вершину, то выбирай такие места, где возможно подняться всего выше, не встречая непреодолимых препятствий, а затем уже будет видно, что делать далее! При спуске же с горы поступай соответственно наоборот!

С этим золотым правилом в умах мы скоро очутились в густых зарослях какого-то невысокого кустарника, под жгучими лучами солнца, которые доводили нас до изнеможения, а у доктора наконец сделалось что-то вроде обморока, так что он сам просил нас лезть далее без него, потому что он не в силах поспевать за нами. Убедившись, что с ним не случилось ничего особенного, а только сильная усталость, мы посоветовали ему спускаться потихоньку вниз, а сами полезли далее, обливаясь потом и хватаясь руками за кустарники, пока не добрались до самого верхнего из козьих пастбищ этой местности, где был устроен даже и сарайчик. Чтобы попасть отсюда на вершину, оставалось только покарабкаться на четырех своих конечностях версты полторы по каменистому лугу, крутому, как крыша. Случившийся тут пастух советовал нам идти в обход, но нетерпение было так сильно, что мы его не послушались и полезли прямо. Но зато мы и измучились на этом склоне, как никогда в жизни! Еще на половине пути мы оба должны были останавливаться и отдыхать через каждые две-три сажени, а склон поднимался все далее и далее в небо, и казалось, не было ему конца!

Но зато какая картина открылась перед нами, когда, поднявшись на последнюю кручу и ожидая найти за ней по-прежнему ряд других, мы вдруг увидали, что гора перед нами сразу обрывается на несколько сот саженей и мы находимся как раз на самой верхней площадке ее гребня! Весь горизонт, как по волшебству, сразу открылся перед нами во все четыре стороны. На север, под обрывом и прилегающими к нему чрезвычайно крутыми склонами, огромной полосой расстилалась голубая гладь Женевского озера с его противоположным берегом, где мы жили, и на нем ряд гор, казавшихся отсюда простыми холмиками, а вдали за этими горами, как на географической карте, синело еще новое озеро, которое мы сейчас же признали за Невшательское, находящееся отсюда более чем за сто верст, — так далеко открывается горизонт с горных вершин! На другой стороне, прямо на юг от нас, верст за полтораста, но на взгляд не более чем за двадцать, белела вечными снегами, за рядом менее высоких гор и плоскогорий, громада Монблана, а налево от нее, к юго-востоку, тройная вершина Дан-дю-Миди, тоже покрытая пеленой вечного снега. Кругом же, перед нами и под нами, куда ни погляди, громоздились горы и горы, как волны окаменевшего в бурю моря.

Почти все горные путешествия, в общем, совершаются и оканчиваются так же, как и это: карабкаешься, измученный, по целым суткам, не видя конца пути и уже потеряв всякую надежду на достижение цели, и вдруг, совершенно неожиданно и без малейшей подготовки, видишь, что все уже кончено, бросаешься в изнеможении на землю и в один миг забываешь все свои мучения при виде того, что открывается перед глазами. Смотреть с огромной высоты на окружающую природу — это какое-то новое чувство, понять которое может лишь тот, кто сам его испытал.