С похмелюги жутко болела голова, а тело, несмотря на горячее солнце, сотрясал озноб. Фрэн молчал и старательно отводил глаза — ему было мучительно неловко, а может, просто стыдно и больно. Я же наслаждалась полным спектром эмоций, главной из которых было презрение к себе. Где-то на задворках сознания не давала покоя навязчивая мысль, что не упейся я в хлам, то ничего бы ни случилось.
«Раньше надо было думать!» — беспомощно шептали губы; я отворачивалась, не в силах видеть разочарованное выражение, застывшее в глазах недавнего любовника.
Я осознавала, как ему должно быть мерзостно при мысли, что не его тело, не его личность, не его настойчивое желание вызвали во мне страсть. Нет. Всю ночь, трахаясь с наблюдателем, в пьяном угаре не понимая, чье имя срывается с губ, я призывала Люса — нежного, страстного Люса, чью любовь не в силах забыть.
Люс, кто согревает тебе постель?
Фрэн остановил коня так внезапно, что я едва не скатилась на землю, да и скатилась бы наверняка, если бы он не поддержал меня.
— Что ты делаешь? — я удивленно наблюдала, как он разворачивает коня и пускает его в галоп.
— Мы возвращаемся в Ривер, — спокойно ответил наблюдатель, скользнув по мне отсутствующим взглядом.
— Фрэн, — я тронула его руку. Он молчал, и, не справляясь с собой, я заорала, вонзая отросшие коготки в его запястье:
— Да приди ты в себя, сделай милость! Хватит уже этих недомолвок. Не делай вид, будто для тебя все произошедшее не имеет значения!
— Демиан…
— Что, Демиан? — передразнила я, еще больше распаляясь (что поделаешь, ангельским терпением я никогда не отличалась). Когти полоснули по запястью, оставляя набухшие царапины. Наблюдатель сглотнул и рискнул взглянуть мне в глаза.
— Возвращаешь меня в Ривер, чтобы передать на руки одному из твоих дружков? — Бесновалась я, прикидывая, что лучше: расцарапать в кровь бледные щеки, или привычным женским движением вцепится в волосы?
— Сам конвоировать меня ты больше не в состоянии? — первый вариант привлек меня больше: я изготовилась к удару.
— Я возвращаю тебя к Люсу, — моя рука остановилась на полпути, так и дойдя до лица. Я замерла с открытым от удивления ртом, не в силах произнести не слова.
Глава 4
— Нет, я не поеду, — и это после того, как Фрэн сообщил, что готов поступится собственной честью и остатками самолюбия, доставив юношу к бывшему любовнику.
— Но почему? — недоверчиво спросил наблюдатель.
— Сколько можно убегать от своей судьбы, Фрэн? — юный оборотень приник к его груди; красивое лицо беспомощно скривилось.
— Глупыш, — Фрэн тронул золотистые волосы, вытаскивая запутавшиеся сосновые иголки.
Юноша не отстранился, наоборот, теснее прижался к груди, послушно позволяя распутывать длинные кудри.
— Демиан, — Фрэн провел пальцем по смуглой коже.
— Бандиты! — Вырываясь из его объятий, крикнул Демиан.
— Держись! — Фрэн до отказа натягивая узду. Черный конь взвился на дыбы и стрелой полетел вперед, под градом разящих стрел.
Фрэн действовал профессионально и организованно: черный жеребец ловко преодолевал препятствия, перескакивая рытвины и упавшие деревья. Мощной спиной наблюдатель прикрывал парнишку от стрел.
— Прыгай, — Фрэн вытолкнул из седла оборотня, и сам скатился в ольховник.
Они лежали на дне неглубокой впадины. Юный оборотень прислушался:
— Уезжают. И коня не поймали, — он удовлетворенно вздохнул и перевел взгляд на притихшего наблюдателя. Ему показалось, или бледное лицо было бледнее обычного?
— Фрэн, ты ранен? — наконец дошло до парнишки.
— Прости, малыш, — наблюдатель силился улыбнуться.
— В спину? Дай, я посмотрю, — прошептал юноша, сдирая с наблюдателя мокрую от крови верхнюю одежду. Ладонь коснулась обнаженной кожи.
— Я не вижу стрелы, — юноша провел ладонью над глубокой раной, тщетно призывая колдовство, беспомощно глядя на истекающего кровью наблюдателя.
— Не надо, малыш, — Фрэн устало отстранил его. — Ты не сможешь помочь.
— Но почему? Я могу наложить повязку…
— Стрелок попал в сердце, — серые глаза потускнели, но наблюдатель продолжал упрямо цепляться за жизнь.
— Там нет стрелы, — юный оборотень еще раз оглядел рану.
— Это не стрела… Стреляли из арбалета… скорее всего, обрубленным гвоздем. Оставь, не трогай, — наблюдатель поднял руку, провел по чувственным губам.
Юноша молчал, подчиняясь прикосновениям и удовольствию, которые они несли. Фрэн сместил руку чуть ниже, лаская шею, играя с волосами.
— Демиан, скажи, ты смог бы полюбить меня? — неожиданно спросил наблюдатель.
— Фрэн…
— Я бы очень хотел, чтобы ты полюбил меня, — признался наблюдатель, привлекая юного оборотня к себе. Внезапно он замер.
— Фрэн!? — позвал юноша, с тоской вглядываясь в угасающие глаза.
Фрэн умер у меня на руках. Трясясь от бессильной ярости, не в силах плакать, я смотрела в закатившиеся глаза. Пускай я не любила Фрэна, но своей страстью он тронул мою душу, а самопожертвование восхитило. От ненависти к уважению и взаимной привязанности оказался только один шаг. Что теперь, Аня, кому еще ты сломаешь жизнь?