ЧЯП

– Чяп, только не говори, что твоя цель – счастье для всех даром, – ехидно заметила Царяпкина. – Ты – обычный барыга, как бы ты ни перекрашивался.

– Это…

– Банальный барыган, – продолжила Царяпкина, но уже без прежнего вдохновения. – Барыга, такой же, как все. И как все, ты думаешь только о бабках. Ты скучный и пустой, сиди и дальше в помойке, перебирай свою мелочь, крохобор.

Синцов подумал, что сейчас ей Грошев что-нибудь все-таки скажет. Пообиднее, побольнее, он бы на его месте точно сказал, но Грошев был терпелив, чертовски нумизматически терпелив.

– Люди… не знаю, живут как-то, – говорила Царяпкина. – А ты копейки перебираешь. Правильно тебе, Чяп, кликуху дали.

– Зря ты так, – сказал Грошев. – Я хотел помочь…

– Ты мог помочь. Но ты не помог. Ты не помог.

Опухла от злости, отметил вдруг Синцов. Действительно. Кровь к лицу прилила, и Царяпкина от этого сделалась побольше.

– Ты мог помочь и не стал этого делать, – как приговор повторила Царяпкина.

– Нет, – покачал головой Грошев. – Там план строительства утвержден, трубы подведены, грунт приготовлен…

– Но там же памятник культуры!

– Он не зарегистрирован, – возразил Грошев. – Ты понимаешь, что стройка газопровода – это вообще не в компетенции городской администрации, это федеральный масштаб…

Царяпкина хлюпнула носом.

– Там памятник культуры, а всем наплевать, – повторила Царяпкина. – А ты даже не Чяп – слишком много для тебя чести, слишком много. Ты не Чяп, ты Грош! И цена тебе грош, ржавый алтын, гнутая полушка.

Все, подумал Синцов. Все, Царяпкина явно переступила черту, за которой терпение заканчивается. Некоторые люди, когда ругаются, становятся умнее и сообразительнее, зло делает человека сильнее, хотя что тут удивительного, темная сторона Силы, скорость зла гораздо выше.

– Да не нужны твои Дятловы никому, Лен, – улыбнулся Грошев проникновенно. – Не нужны. Кому нужно пустое место?

– Что? – Царяпкина дернулась, чуть не подпрыгнула.

– Если со мной весь город не здоровается, то над тобой весь город смеется, – сказал Грошев. – Анекдоты про тебя рассказывают, в Интернете обсмеивают. Царяпкина-Царапкина, Элеонора Абзац…

– Какой еще Абзац?!!

Грошев снова нажал на рычаг колонки.

– Полный. Вся вторая школа над тобой чешуеет, а ты и не знаешь. Братья Дятловы, непризнанные гении, ага, как же! Ты ведь все это сама выдумала.

– Что я выдумала? – Царяпкина сняла очки.

Без очков Царяпкина выглядела совсем не грозно, скорее беспомощно, глаза у нее оказались слепые и заплаканные.

– Так что я выдумала? – спросила Царяпкина.

Она достала из рюкзачка клетчатый носовой платок и стала протирать им линзы.

– Ты, Лена, все выдумала, – повторил Грошев терпеливо. – Братья Дятловы не были гениями. Они не были даже талантами, так, обычные лепилы, которых в каждом городе полно. Тогда же Серебряный век был, тогда все стихи писали, и в книгах, и на заборах, везде только стихи. То, что они писали на заборах, не делает их выдающимися поэтами. То, что они бегали по улицам в занавесках, не делает их деятелями театра. То, что они раскрасили маслобойню…

Царяпкина уронила велосипед. Синцов отметил, что она, похоже, привелась в крайнюю степень бешенства.

– То, что они раскрашивали заборы, не значит, что они были художники, – повторил Грошев.

Из трубы потекла вода. Грошев подставил под струю кед.

– А то, что ты ходишь на двух ногах, не значит, что ты человек! – прошипела Царяпкина.

Грошев промочил кед и сказал:

– И уж совсем не значит, что культурная ценность присутствует в той старой халупе, которую собрались развалить газовщики. Удивительно, что она до сих пор не сгорела…

– Это ты сгоришь! – крикнула Царяпкина.

Она кинулась к Грошеву с кулаками, он не отступил, Синцов подумал, что сейчас наверняка случится жестокий массакр и всякая другая бойня, и не придумал ничего лучшего, чем рассмеяться.

Он рассмеялся, и Царяпкина отчего-то остановилась.

– Можно перенести избушку в сторону, – предложил Синцов. – Это несложно.

– Да кому нужна эта развалюха? – усмехнулся Грошев. – Она сгниет сама, если ее не трогать.

Но уже неуверенно.

– Ладно, – сказала Царяпкина. – Ладно, посмотрим. Оставайтесь…

Царяпкина подошла к велосипеду и стала его поднимать. С первого раза не получилось, велосипед неожиданно перевесил тщедушную Царяпкину, Царяпкина упала на него и стукнулась коленом о раму, ойкнула и зашипела. Синцов шагнул было помочь, но Царяпкина прострелила его таким жгучим взглядом, что он предусмотрительно отступил.

Со второго раза велосипед подняла и попробовала забраться на седло, но не получилось, видимо, ногу она все-таки повредила.

– Я главному архитектору от мэра звонил, – сказал Грошев. – Ты знаешь, что он мне сказал?

Царяпкина махнула рукой.

– Он мне сказал, что я слабоумный идиот. Что они пытались внести в объекты культурного наследия Бушуевскую церковь, так ее не внесли. Если уж церковь не внесли, то этот твой сарай… Он меня подальше послал просто!

Царяпкина уходила. На велосипед она так и не взобралась, шагала, как всегда, рядом, прихрамывая, и то и дело потирала колено.

Дошла до перекрестка и свернула направо.