Чингисхан

Кочевников удивила эта разделённая на квадраты, одомашненная, прирученная природа. Им казалось, что земля, которую топчут копыта их коней, изнасилована, а люди, на ней живущие, подобны скоту, который согнали в загоны. Мало кто из кочевников был способен понять осёдлый образ жизни. Всадники Чингисхана пришли грабить и жечь возделанные земли, чтобы вернуть их в природное состояние. Невосполнимые разрушения, регулярные грабежи… Да и как кочевники-скотоводы начала XIII века могли уважать жизнь и имущество китайцев и китаизированных чжурчжэней — людей, история, язык, обычаи которых были им неведомы и которые, укрывшись за своими стенами, осыпали их стрелами? Захватчики находились на завоёванной земле. Они пришли только затем, чтобы грабить. Возбуждённые свирепостью боя, они месяцами шли бок о бок со смертью. И эту ставшую для них обыденной смерть они с лёгкостью, иногда по необходимости, иногда ради пьянящего удовольствия, обращали против своих врагов — ведь она бродит повсюду и подстерегает каждого. Так они подсознательно пытались от неё отделаться.

Чаще всего о нашествии узнавали через слухи. Китайские солдаты-дезертиры, раненые приходили в деревни в поисках пропитания или убежища. Офицеры-рекрутёры оцепляли городки и целые округа, чтобы насильно загонять в армию крестьян. Для тех война была довершением всех бед. Военные не защищали их земли от захватчиков, так как старались удержать только стратегически важные пункты. Отсюда — трагические картины массового бегства земледельцев из своих деревень, которые бродили с малыми детьми и в тщетной надежде на помощь останавливались у внешних стен городов, защищённых гарнизонами.

Обойдя Пекин, захватчики вскоре достигли южной части Хэбэя, провинции Шаньдун, где течение могучей Хуанхэ разделяется на несколько рукавов, которые периодически меняют свои русла. Хан и его люди подошли к торговому городу Цзинань, окружённому озёрами, водными источниками и лесистыми вершинами, благодаря чему он стал местом отдыха знати. Монголы оказались в низменной местности, пересечённой многочисленными речными руслами, преодолеть которые из-за отсутствия мостов было нелегко. Тогда они стали врываться в деревни, чтобы захватить пленных. Крестьяне, не умевшие обращаться с оружием, позволяли взять себя как овец, довольные уже тем, что не разорили их бедные хозяйства и не увели жён и дочерей. Кочевники использовали пленных как носильщиков и рабочую силу. Их заставили ремонтировать мосты, чинить повозки, кормить животных. В течение лета 1213 года кочевые орды прошли через несколько областей страны, повсюду сея смерть и разорение.

Но хуже было то, что монголы, не столь многочисленные, чтобы брать приступом укреплённые города, и не имевшие технических средств, чтобы проламывать массивные городские ворота, использовали толпы пленников в качестве живого щита. Несчастных гнали впереди войск к крепостным воротам и башням, где они с топорами, таранами, лестницами, дубинами и просто палками должны были бросаться на штурм внешних укреплений. Тех, кто отказывался подчиниться, убивали на месте. И это многочисленное людское стадо, трепеща, повиновалось преступным приказам победителей, и каждый становился одним из железных звеньев в этой цепи из «отрядов самоубийц». Со стен штурмуемых крепостей китайские солдаты, иногда под командованием офицеров-чжурчжэней, после тщетных попыток убедить пленников не приближаться, вынуждены были их убивать. Чаще всего противоборствующие стороны сражались на расстоянии, позволявшем узнать противника в лицо. Защитники крепости осыпали стрелами своих соотечественников, иной раз жителей соседней деревни или даже односельчан, под нетерпеливыми взглядами монголов, которые ждали момента, чтобы по трупам заложников броситься на штурм. Монгольский порядок был чудовищно эффективным: беречь свои силы, истощать силы противника.

Летом 1213 года в провинциях Шаньси, Хэбэй и Шаньдун население массово покидало зоны боевых действий. Бежавшие от монголов, потерявшие всё, что имели, крестьяне, мелкие чиновники, ремесленники, разорившиеся из-за прекращения торговли, дезертиры тысячами брели по дорогам. Беглые воины бросали оружие, но оставляли на себе войлочные или кожаные доспехи, чтобы согреться прохладными ночами. Некоторые чиновники с семьями ехали в повозках, а за ними кули несли на бамбуковых коромыслах ценности, которые те смогли взять с собой. Тележки, забитые корзинами, кувшинами и прочей домашней утварью, тянулись за семействами босоногих крестьян в соломенных островерхих шляпах. Тысячи одетых в лохмотья, истощённых голодом и жаждой, обессиленных мужчин, женщин и детей стали бродягами на своей собственной земле. Всё вокруг словно застыло и помертвело.

То была чёрная эпоха в истории Китая, захваченного, ограбленного и истерзанного грубым и беспощадным врагом. Но который уже раз Китай переживал нашествие варваров? Ещё в VII веке поэт Чжан Вэй писал, жалуясь на бедствия войны: