Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Мы можем отметить два важнейших последствия этой великой победы. Одно из них состояло в том, что она принесла личные утехи Тэмуджину. Привезли Гурбесу и в наказание за высокомерные и оскорбительные высказывания сделали ее одной из наложниц Тэмуджина, отведя ей самое последнее место в гареме хана. Тэмуджин язвительно сказал ей, когда первый раз положил в постель: «Не ты ли говорила, что от монголов дурно пахнет? Зачем же ты пришла?»[424] Если в данном случае Тэмуджин просто следовал традиции, то у нас есть и примеры, когда он действовал, имея в виду пользу для государства. Среди найманских сановников, захваченных после битвы, был и Тататонга, хранитель большой печати Таян-хана. На Тэмуджина произвела огромное впечатление письменность, и он назначил Тататонгу хранителем новой монгольской печати, постановив, что уйгурская письменность отныне будет официальным письменным языком новой монгольской империи. Проникнувшись почтительным отношением к грамотности, Тэмуджин назначил Тататонгу и наставником сыновей, поручив обучить их всем тонкостям устной и письменной речи

[425].

Далее надо было свести счеты с теми, кто помогал найманам в ущерб своему народу. Алтан и Хучар наконец понесли давно заслуженное наказание, и их казнили. Даритай тоже был казнен, несмотря на услуги, оказанные, когда Тэмуджин стоял лагерем у озера Балджун. Однако самым главным преступником был Джамуха. По самым последним сведениям, с ним оставалось человек шестьдесят, поскольку большинство его сторонников, узнав, что их не убьют, а примут в новую армию Тэмуджина, добровольно сдались после разгрома найманов. Тэмуджин отправил поисковые отряды по всей Монголии, чтобы найти друга детства. Помимо всего прочего, он понимал, что Джамуха представляет единственно серьезную угрозу его господству. В бегах его друг провел уже целый год, при нем осталось всего пятеро спутников, и они промышляли разбоем в горах Танну. Узнав, что за его голову назначена премия, они однажды схватили его, связали, бросили на лошадь и привезли к Тэмуджину.

Джамуха, прекрасно знавший характер своего «анды», предупреждал спутников, что они ничего не получат за предательство, но те игнорировали его предостережение[426]. Он тем не менее просил передать Тэмуджину одно из тех оракульских посланий, которыми они нередко обменивались: «Черные вороны вздумали поймать селезня»

[427]. Пророчество Джамухи сбылось. Тэмуджин без промедления казнил его спутников-предателей. Он неукоснительно следовал правилу: предатели клана или вождя племени заслуживают смертной казни[428]

. Теперь оставалось разрешить главную проблему: что делать с Джамухой?

Разрешение этой проблемы заняло довольно много времени, и одно это обстоятельство свидетельствует о непростых отношениях между двумя великими монголами. В источниках немало абсурда. Со времени первой реальной схватки двух анд — у Далан-Балджута в 1187 году — поведение Джамухи неизменно двойственное. Он не стал добивать и преследовать Тэмуджина, и такая ситуация повторялась многократно. Джамуха разорил людей, избравших его ханом после Койтена; он вступил в переговоры с Тоорилом перед совместным нападением на Тэмуджина и потом прекратил преследование борджигина; Джамуха отказался вести войска в битве против Тэмуджина, когда Тоорил предложил ему командование; он бросил найманов, как только началось сражение у горы Наху. Чем руководствовался Джамуха, когда кооперировался с Тоорилом и в то же время информировал Тэмуджина или когда примкнул к найманам? Почему он всегда пугал своих предполагаемых союзников россказнями о военной искусности монголов?[429]

Некоторые советники Тоорила убеждали хана в психической неуравновешенности Джамухи. Можно ли считать его склонность бросать союзников признаком неврастении и маниакального желания повторять свои поступки? Ответ на этот вопрос может дать только внимательное изучение психологических свойств его личности. Источники изображают его человеком, пребывающим в состоянии постоянного движения и беспокойства, будто в нем бурлит безграничная энергия при полном отсутствии ясных жизненных целей. Подразумевается, что он менее успешен как степной вождь, чем Тэмуджин, из-за того, что придерживается традиционных племенных различий в армии и не пытается найти новые холистические формы этноса и идеологии. Для него было неприемлемо назначать пастухов на высокие посты в войсках. Перед нами человек, безусловно, одаренный, но недальновидный макиавеллист-интриган, живущий интересами одного дня, вероломный и переменчивый, не имеющий кодекса чести и готовый предать друга ради достижения своих целей[430].