Чингиз Айтматов

Склонность к большим, широким обобщениям, стремление находить в мелочах жизни нечто, превышающее их конкретное содержание, проявлялось у него ещё в детстве. Быть может, длительное (почти пять суток) и печальное путешествие семьи из Москвы во Фрунзе заронило в его детскую душу и ум ощущение связанности мира, чувство единства земли, кровной близости людей, где бы они ни жили и на каких бы языках ни говорили. Ещё в детстве Чингиз своим детским умом пытался понять, как связаны народы и различные страны: железной ли дорогой, воздушными ли путями, на которых в то время устанавливались различные рекорды (например, о легендарном лётчике-испытателе Чкалове знал каждый советский школьник). Чингиз всё время пытался понять, как можно объять весь мир, как уловить те нити или связующие звенья, которые придают миру цельность и единство. Уж не тучи ли это — путешественницы, передвигающиеся по небу и не знающие ни границ, ни препятствий в виде высоких гор и океанских далей?

У Георгия Гачева, одного из блестящих знатоков творчества Айтматова, есть заметки о железной дороге, которая киргизским писателем воспринималась несколько мистически, некой загадочной металлической «нитью», опоясывающей весь мир, проводником какой-то энергии, обеспечивающей единство мира, «разных судеб соединённость», выражаясь словами Евгения Евтушенко. Всемирно известными стали айтматовские пассажи о поездах, мчащихся с востока на запад, с запада на восток по Сары-Озекским саваннам, повторяющиеся, как рефрен, в романе «И дольше века длится день».

«Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток...

А по сторонам от железной дороги в этих краях лежали великие пустынные пространства —

Сары-Озеки, Серединные земли жёлтых степей.

В этих краях любые расстояния измерялись применительно к железной дороге, как от Гринвичского меридиана...

А поезда шли с востока на запад, с запада на восток...»

Затем у Айтматова появился обруч, опоясывающий мир. Творческое воображение Чингиза ещё чуть ли не в детстве волновали и журавли — любимые образы его нескольких шедевров, включая повесть, которая так и называется — «Ранние журавли». Одна из его статей озаглавлена «Ветры, омывающие землю». Позже, в повести «Белое облако Чингиз-хана» возникнут замечательные литературно-философские импровизации о тучах-странницах. В конце концов Айтматов пришёл к философскому выводу, что мир может объять только мысль, только слово, её выражающее.

В упомянутой статье «Ветры, омывающие землю» Айтматов наиболее точно выразил своё понимание того, что ещё Гёте назвал всемирной литературой. «Никакая литература не может сегодня полноценно развиваться вне контактов. И разговор о любой литературе будет неполным, если не рассматривать её частью всей мировой культуры. ... Поэтому каждая литература, стремящаяся к прогрессу, должна судить себя максимальнейшими критериями. Только так можно рассчитывать на преодоление замкнутости и провинциализма, только ориентиры мировой литературы должны быть мерилом профессионального мастерства»[11]

.

Иными словами, Чингиза Айтматова с детства увлекала мысль о соединении мира, идея связанности людей и народов. В этом смысле он, как писатель, выросший на просторах громадной евразийской державы под названием Советский Союз, всем пафосом своего творчества и взглядами предстал неким литературным антиподом Редьярда Киплинга, ещё одного выразителя духовной имперскости, говорившего, наоборот, о раздельности Запада и Востока.

Особо следует сказать и о ландшафте Таласа, где он провёл самые трудные и в то же время самые поучительные, в творческом плане крайне плодоносные годы.

Талас — это красивейшая долина севера Киргизстана, примыкающая к Казахстану. Здесь казахские степи подходят вплотную к киргизским горам и, сужаясь в верховьях, плавно переходят в широкую долину, которую окаймляют белоснежные вершины и высокие перевалы. И этот удивительный, поистине эпический ландшафт Таласа, земли легендарного Манаса Великодушного, напоминающий открытую ладонь, не мог не отразиться в художественном мышлении Айтматова, в его мировидении. Не случайно его сборник прозы, удостоенный Ленинской премии в 1963 году, назывался «Повести гор и степей».