Чёртов мажор

 Она была очень нервной и дотошной, особенно в том, что касалось папеньки. Её любимым сыном и человеком вообще был Брат-которого-нельзя-называть. Маню мама так и не смогла полюбить, она винила этого пупсика в смерти брата, потому стала относиться с ненавистью к моему папеньке. Странно это. Трансформация была медленной, но не настолько, чтобы я не заметила. Сначала мама пыталась любить внучку, правда пыталась. Я видела, как она сидит возле нее, заглядывает в кроватку, даже говорит о ней с другими людьми. Но скоро вопросы стали её раздражать, и вечное “А вы прививки поставили?”,  “А как кушаете?” стало детонатором. Любое “мы”, под которым подразумевалась она и Маня, вызывало взрыв.

 А вот папенька Маню полюбил всей душой, и со временем мама начала перекладывать обязанности на него. Но была еще я. Выходило, что отныне я должна была стать объектом её забот, однако и с этим не сложилось. По факту, когда мама уходила, я отправилась с ней, потому что папенька не был готов к двум детям, а между мной и Машей выбор был очевиден.

 Мама была несчастной. Мама стала религиозной. Она срывалась, кричала, впадала в паранойю. Она была уверена, что совершила в жизни три большие ошибки: упустила моего брата, не стала хорошей матерью мне и… вышла замуж за папеньку.

 — Ну, я бы выразилась иначе…

 — ОН выгнал тебя? — взвизгнула она мне в самое ухо.

 — Я просто…

 — Не оправдывай его! Тиран! Загубил… ненавижу…

Мама стала задыхаться, она хотела вопить, и я могла или слушать, или бросить трубку. Блин, я правда ей сочувствовала. Я правда пыталась! Я правда любила брата, но в какой-то момент просто поняла, что и себе сочувствовать тоже нужно. Почему на алтарь её материнского горя была возложена дочь? Потому что родилась второй? Потому что не сын? И я слушала, слушала, слушала, а мама взрывалась раз за разом, всё дальше уходя в дебри своего любимого горя. Оно было любимым на самом деле. Мама холила и лелеяла свою беду, возводила в культ. Будто фантомную руку, она баюкала память о своём сыночке.

 — Серёжа… Серёжа… — вздыхала мама.

 — Мам, ты что-то мне сказать хотела? — спросила я, наконец, понимая, что меня не слушают и я, в общем-то, не нужна в качестве слушателя.

 Да и не хотелось. Когда-то любимым семейным занятием были дочко-материнские разговоры. Мама усаживала меня напротив, наливала чай и начинала говорить о Брате.

 — Ты приедешь ко мне?

 — Нет.

 — Почему?

 — Потому что терапевт сказал, что тебе нужно начать самой справляться с пр…

 — Ты мой ребёнок! — визгнула она, и я только кивнула, уставившись в потолок.

Набежавшие на глаза слёзы расфокусировали зрение, и теперь отблески лунного света на люстре расплывались в яркие пятна. Я наблюдала за ними, а сама понимала, что судорожно втягиваю в себя воздух, всхлипываю, а по щекам бегут слезинки. Они скапливались в волосах, мочили подушку и скребли по горлу, а я вздрагивала уже и хваталась за живот, потому что рыдания набирали обороты, а я всё сдерживала их и сдерживала, как дура.

Бросила бы трубку и дело с концом! Но нет… Слушаю, потому что иначе она перезвонит, непременно перезвонит и скажет, что я неблагодарная и брата не люблю.

 — Где ты?

 — У друга.

 — Ага-а-а, так это правда! Это правда? ПРАВДА?

 — Мам, всё. Хватит. Пожалуйста. Хватит! Не могу больше сл…

 — Ты пошла по дурной дорожке? Да? ДА? Это назло? Да? Назло? Назло?

 — Да что ж такое?.. — прошипела я, резко садясь и оттого чувствуя головокружение.

Спасение пришло, и я была счастлива, как никогда. Ты выхватил телефон из моих рук, бросил коротко “Она в безопасности, перезвонит, когда сможет” и унёс мой телефон. Запер его в шкафу на кухне, как преступника, вернулся ко мне и вытащил из одеяла. Как ребёнка, на руках отнёс в свой спальный закуток и усадил к себе на колени. От жалости, от твоих утешительных рук меня пробило на невиданные рыдания. Как никогда раньше, с чувством и настоящим удовольствием я отпустила ситуацию и по-царски разрыдалась, выкручивая пальцами твою футболку, будто она могла спасти меня, если разорвать её в клочья.

 Твоё тело было худым, сухим, но крепким, как у любого вчерашнего мальчишки. Ты ещё не набрал массы, но и я всегда была достаточно мелкой, чтобы теряться в твоих руках. Они были сильными и прижимали к груди крепко. Все окна были открыты, прошла тошнотворная духота, стало легче дышать.

 — А если… звонить…

 — Они знают, где ты. С кем ты. Если хотят — пусть приходят и смотрят, за**али. Сиди, воды принесу, — ответил ты и пересадил меня на постель. После дивана, где я чувствовала себя так мерзко и опустошённо, кровать казалась мне уютной и прохладной, но сбитый сон возвращаться не хотел.

 — Хочешь на свежий воздух? — спросил ты, возвращаясь ко мне с бутылочкой воды.