Читаем Чипсайд (ЛП) полностью

— Потому что психовать не надо, — объяснил Сэм.

— Готовы заказать, сэр? — спросил подошедший с блокнотом официант.

— Еще минутку, если можно, — попросил я и снова переключился на меню.



Устриц, конечно, нет; в августе их подавать не положено. Жареные анчоусы, копченый угорь, скат с черным маслом. Этому рыбному ресторану уже добрая сотня лет; я выбрал его отчасти затем, чтобы на Сэма хоть немного повеяло духом Сити, но в основном потому, что после стентирования стараюсь быть поосторожнее. Я остановился на скате, поскольку он все же сытнее остальной рыбы. Без черного масла, разумеется.

Ему было семнадцать, этому мальчугану, а мне — пятьдесят шесть. Он не понимал, что откладывать выбор сейчас значит обрекать себя на дополнительный тяжкий труд в будущем. Вообще-то я не слишком разделял энтузиазм его родителей насчет моей профессии. Нынче все смышленые дети учатся по этой части или идут на курсы переподготовки, а в итоге юристов вокруг столько, что плюнуть некуда. Однако объяснять это меня не просили, и я двинулся дальше.

— Ты можешь пойти на исторический факультет, а потом переквалифицироваться на юриста, — сказал я. — Тогда будет время еще подумать.

Так сейчас делают дети моих коллег, которые выучились на историков, антропологов или специалистов по древнеисландскому, — они поступают на курсы переподготовки, чтобы получить диплом юриста. Что, между прочим, обходится их родителям в кругленькую сумму. Кому это знать, как не мне, ведь на этом настояла и моя собственная дочь Ханна. Странно, как мы снова сошлись все четверо в июне, на ее выпускном. Со дня нашей последней встречи Бев успела поседеть. Она не подстригла свою шевелюру — этакое дитя природы, — и вид у нее был, прямо сказать, диковатый. У Лорен волосы гладкие, как стекло.

— Ну, а если курсы переподготовки тебя не устраивают, можно для начала поработать на подхвате в какой-нибудь юридической фирме, — сказал я Сэму. — Для этого диплом не нужен.

— Типа как в больнице санитаром? — спросил он встревоженно.

— Ну, не совсем, — сказал я.

Сам я рано понял, что пойду в юристы. На ученого я не потянул бы, а преподавать не хотел — так куда же еще? Кроме того, идея зарабатывать себе на хлеб долгими спорами казалась мне вполне привлекательной. Бев говаривала, что если бы меня произвели в рыцари — впрочем, это крайне маловероятно, добавляла она, — на моем гербе пришлось бы нарисовать ослиную ногу.

Когда закончился мой испытательный срок, женщина-юрист еще была редкостью, но ко времени моего развода они заполонили все вокруг. Конечно, из-за детей многие дамы часто переключаются на неполную занятость, но гонорары у них все равно очень приличные, и они с успехом оказывают клиентам мелкие профессиональные услуги. Однако вот в чем штука: в нашем бизнесе нельзя вести крупное дело, не жертвуя ради него всем остальным, а Бев никак не желала это понимать. Порой ты вынужден пахать изо всех сил по нескольку недель кряду, и тут уж никуда не денешься — личную жизнь приходится, фигурально говоря, ставить на паузу.

А Бев всегда была чересчур эмоциональной.

— Что такое «валлийский кролик»? — спросил Сэм.

— Это гренок по-валлийски с яйцом-пашот.

— А что такое гренок по-валлийски?

— Гренок с расплавленным сыром, — ответил я. — Вас что, в школе ничему не учат?

Его лицо залилось краской — у меня на глазах она становилась все гуще и гуще. Даже лоб, и тот покраснел.

— Шучу, — сказал я, подумав про себя, что парню не помешало бы слегка оттаять, иначе он далеко не уедет.

Мы познакомились в самый разгар панк-движения на одной вечеринке в колледже, где все неистово скакали под средневековыми сводами, стараясь перещеголять друг дружку — смешно вспомнить, — и Бев, которая училась на историка, стала смеяться надо мной и другими ребятами с юридического, когда мы отплясывали под песню I Fought the Law and the Law Won. Куда они вообще подевались, эти панки? У меня до сих пор хранятся виниловые сорокапятки в лаймово-зеленых и жвачно-розовых обложках: Sex Pistols, Siouxsie and the Banshees, The Clash.

Я огляделся в поисках официанта. Из-за блестящей кремовой краски, панельной облицовки и металлических кувшинчиков с соусом тартар зал смахивал на университетскую столовую. Это впечатление усиливали акварельные карикатуры на государственных деятелей XIX века, а также развешанные по стенам в стеклянных ящиках крикетные биты и рубашки с подписями знаменитых спортсменов.

Мы оба поймали ту короткую волну, когда Оксбридж открылся для плебеев. Мой отец работал управляющим сети рыбных магазинов в Саутпорте, а ее папаша, старый пройдоха, — школьным смотрителем в Луишеме. Это был конец семидесятых, когда в стране царила депрессия; незадолго до того правительство ввело трехдневную рабочую неделю ради экономии электричества, и в старших классах мы делали уроки при свечах. Тогда все выглядело мрачно, и в воздухе пахло апокалипсисом, но вскоре наступили восьмидесятые, и началась глобализация.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза