Читаем Чиста Английское убийство полностью

-- Рады воздать честь защитнику дальних рубежей Отечества! Кстати, придется объявить выговор нашему подразделению, контролирующему въезд и выезд из страны: эти ротозеи опять вас прошляпили...

-- О, не будьте к ним слишком строги: я воспользовался дипломатическим прикрытием.

-- Выпьете? Вино какой из посещенных вами стран вы предпочитаете в это время суток?

-- Что-нибудь, от чего не мрут -- на ваш выбор, -- столь же обаятельно улыбается Поули.

-- Тогда -- мартини с водкой?

-- Черт, ощущаю себя селебритью -- что крайне некстати для разведчика. Мои комплименты вашему подразделению, собирающему досье на коллег... Прозит!

Отставив недопитый стакан на край стола, Поули вновь обращается к хозяину кабинета:

-- Послушайте, я сейчас полезу за пазуху за кое-какими бумагами. Не хотелось бы, чтоб ваша горилла из-за во-он той портьеры -- (кивок в направлении) -- поняла этот жест превратно и влепила мне метательный нож между лопаток, или вроде того.

Бэкон согласно кивает, и по его знаку из-за портьеры появляется Скерес, убирающий в рукав стилет.

-- Кстати, -- продолжает Поули, -- документы, с которыми я намерен вас ознакомить, касаются весьма высоких персон. Вы уверены, что хотите расширить круг допущенных? -- (кивок в сторону Скереса).

-- Уверен, -- отрезает Бэкон. -- Мы вас слушаем. Мы вас внимательно слушаем!

-- Вы лучше почитайте, -- с этими словами Поули вручает шефу "МИ-5" три разномастных листка, которые тот, после краткого ознакомления, откладывает с несколько натянутой улыбкой:

-- Ну, и что это, по-вашему, доказывает?

-- Ну, для начала это доказывает, что его светлость граф Эссекс -- остолоп и дилетант, ни в грош не ставящий профессионалов из собственной Службы. Бьюсь об заклад, что "Тамерлан" -- его личная затея, а вас с Филиппсом он даже в известность поставить не удосужился, и за голову вы схватились, только получив уже сводку... Угадал?

-- Без комментариев.

-- Ну еще бы! Но вот Чолмли упустили уже вы сами. А ведь его надо было убирать сразу, едва лишь запахло паленым... -- при этих словах Поули указывает на листок, лежащий чуть поодаль от двух других. -- И охота вам была таскать из огня те каштаны для Архиепископа?

-- Я бумажки-то приберу? -- скорее извещает, нежели спрашивает шеф "МИ-5".

-- Да на здоровье: вы же не думаете, что это оригиналы? Впрочем, Адмирал дорого дал бы и за копии. Думаю, по таким наводкам Королевская гвардия тут же начала бы собственное расследование -- о связи апрельских погромов, "Тамерлана" и некого вельможи из ближнего круга королевы. Это, между прочим, как раз их делянка...

-- Вы же прекрасно понимаете, что это всё -- не доказательства!

-- Для суда присяжных -- возможно, и нет; а вот для Ее Величества -- возможно, и да.

-- Ладно, -- после краткого размышления уступает Бэкон. -- Назовите свою цену.

-- Цена простая: Драматург.

-- В каком смысле??

-- В простом: Драматург не должен попасть в руки ни к вам, ни к Архиепископу, в Звездную палату. Во всяком случае, живым.

-- Хорошо, мы согласны, -- с явным облегчением отвечает Бэкон. -- Наша Служба снимает наблюдение с Драматурга и прекращает всякую активность вокруг него; всё дальнейшее на ваше усмотрение. Собственно, вся эта история была чистым недоразумением... ну, вы понимаете, что я хочу сказать. Вы удовлетворены?

-- Нет. Это была бы вчерашняя цена, а за сегодня она выросла. Мне нужны ваши люди как мои подчиненные в моей операции; как гарантия, что вы не сольете ту операцию Архиепископу или королеве. "Скованные одной цепью, связанные одной целью" -- эх, полюбил я в последнее время голландские народные песенки...

-- Вы... -- вот теперь шеф "МИ-5" реально ошарашен -- Уж не собираетесь ли вы ликвидировать Драматурга руками наших сотрудников?!

-- А почему бы и нет? В конце концов, вы развели всё это дерьмо -- вам его и прибирать... Но только не раньше, чем я отдам соответствующий приказ, ясно?

Поули встает и, забрав со стола свой недопитый стакан, изучает его содержимое на свет:

-- Подумайте над этим предложением -- сдается мне, что лучшей цены вам не дождаться. Жду вашего ответа до нынешней полуночи; я квартирую в гостинице "Эдинбург", и чтоб в этом убедиться нет нужды посылать за мной хвост. Ну, а обнаружив такой хвост, -- резидент обводит тяжелым взглядом своих контрагентов, -- я буду считать, что наши переговоры провалились, со всеми отсюда вытекающими. Всего доброго, джентльмены!

Допивает залпом и направляется к двери, бросив через плечо: "А водка-то, между прочим, должна быть настоящая, русская!"

-- Ну что, подпишете почетную капитуляцию, сэр? -- вопрошает после довольно продолжительной паузы Скерес.

-- Капитуляцию... Живой -- и разговорчивый! -- Чолмли -- это, между прочим, твой прокол, а не чей-нибудь!

-- Mea culpa... Его светлости докладывать будем?

-- Нет, разумеется! "Прощение получить легче, чем разрешение"...


Сцена 5.


Перейти на страницу:

Похожие книги

ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное