Читаем Чиста Английское убийство полностью

Скерес (воспроизведя на скатерти карту какой-то местности из солонки, горчичницы и трех вилок):

-- ...В общем, мост рухнул минута в минуту -- вышло реально красиво! Медалей, конечно, всё равно никому не дали -- поскольку наши лягушатники даже с таким флеш-роялем на руках умудрились всё просрать... А тебе в Нормандии бывать не довелось?

Поули (ухмыляясь, показывает пальцем на солонку):

-- А кто, по вашему, вывесил тогда для вас флажковый сигнал о засаде на стене вот этого чертова замка -- как бишь его, Форт де Пиру?

-- Ё-моё!.. -- Скерес реально ошарашен. -- Вот уж воистину: "Не мир тесен, а слой тонок"...

Наливают всклень и с чувством чокаются.

Следующий переворот часов.

Скерес с Фрайзером как раз возвращаются в номер; Поули сидит за столом, а развалившийся на койке Марло обрывает насвистываемую мелодию и задумчиво произносит:

-- Кончается табак! -- и, после секундной паузы, -- Табак кончается -- беда, пойду куплю табак. И вот... но это ерунда, и было всё не так...

-- Эй, не вздумай! -- отрезает Скерес. -- Самое занятие нам сейчас -- шариться тут на предмет дозы!

-- Да не, это стихи, Ник, -- поясняет со своего места Поули. -- Точнее, песенка -- ее частенько насвистывают ребята из голландского Сопротивления. Про поэта, за которым пришли из Инквизиции -- а он как раз отлучился из дому за дозой; те потом перерыли все Нижние Земли, а он как в воду канул.

-- А опер каждый день к нему стучался как дурак... -- напевает Марло. -- И много-много лет подряд соседи хором говорят: "Он вышел пять минут назад, пошел купить табак..."

-- И легенда красивая, и перевод отличный! А я и не слыхал, Кит -- когда это ты ее?

-- Да вот только что...

Следующий переворот часов. Уже легкие сумерки.

Марло с Фрайзером собрались, похоже, в очередной обход сада -- стоят у двери уже накинув плащи, -- но задержались, привлеченные аттракционом: Скерес нацарапал на дальней стене мишень в виде рожицы, а потом с пятиметровой примерно дистанции, почти не целясь, мечет в нее три кинжала -- чпок! чпок! чпок! -- вонзающихся в оба глаза и в горло "потенциального противника".

Поули, крякнув, отодвигает от себя горсть серебряных шиллингов. Скерес непроницаемо сгребает заклад в карман и вдруг обращается к взявшемуся уже за дверную ручку Фрайзеру: -- А давай-ка лучше я схожу в патруль: "Ибо ночь темна и полна ужасов"...

Марло с контрразведчиком выходят, а камера берет крупным планом мишень Скереса -- которая смотрится, прямо скажем, довольно зловеще...

...Из верхнего резервуара часов падают последние песчинки, метроном грохочет горным обвалом. За триктраком -- Фрайзер и Поули, Марло кемарит на койке, прикрывшись плащом, Скерес развлекается тем, что подбрасывает монетку (похоже, один из тех выигранных шиллингов): выпадает всё время решка.

-- Железные нервы, однако, у парня! -- оглядываясь на дремлющего, роняет Поули.

При этих словах Скерес встает, потягиваясь -- и вдруг неуловимо быстрым, кошачьим, движением перемещается за изголовье кровати, а в следующий миг -- наносит Марло удар кинжалом в лицо, сверху вниз. Ноги лежащего дергаются достаточно физиологично

, чтоб не оставить у зрителя никаких иллюзий: аминь. Всё происходит в полном безмолвии: метроном умолк вслед за падением последних песчинок.

-- Ты чего натворил, мудило грЕшное?!! -- страшным шепотом осведомляется Поули.

-- Не понял юмора... -- цепенеет Скерес.

-- Глаз-то -- ПРАВЫЙ !! Правую руку тебе, штоль, оторвать нахер -- чтоб у нас тут левша появился?

-- Ой, йо-оооо...

-- Вот тебе и -- "ой, ё"...

Труп с торчащим из глаза кинжалом перетащили уже тем временем на середину комнаты; внимательно осматривают кровать -- нет, крови нету, всё чисто. Шума, опять же, избежали -- любопытствующие в дверь не ломятся. В общем -- могло быть и хуже...

-- Так... -- ищет между тем решение Скерес. -- А что, если он напал сзади?

-- Постой, постой... И что -- нарвался глазом на собственный кинжал? Но это же -- курам на смех!

-- Да в пьяных драках чего только не случается...

-- Ладно, выбирать особо не из чего, а бог не выдаст -- свинья не съест, -- принимает решение командующий операцией. -- И хорошо хоть беладонна подействовала как надо... Так! Я пошел за хозяйкой, а вы тут давайте, изображайте жертву... Но если вы сейчас еще и порезы не на ту сторону головы нанесете -- с учетом атаки сзади! -- я лучше ту голову вааще оторву нахрен, вот те крест!


Сцена 11


Старая леди хмуро озирает театр (а правильнее бы -- "цирк"...) боевых действий. Головорезы Службы виновато переминаются с ноги на ногу -- ни дать, ни взять пятиклашки перед учительницей, выясняющей -- кто разгрохал мячом форточку на перемене... "Хороши, нечего сказать!" -- с неподражаемым выражением подытоживает она -- отчего та картина маслом приобретает абсолютную уже завершенность.

Со вздохом направляется к дверям, поманив за собой пальчиком Поули -- как, типа, старосту проштрафившегося класса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное