Читаем Чиста Английское убийство полностью

Правой рукой Фрайзера в его темных делишках был грязный лоер Николас Скерес -- неоднократно фигурировавший в этом качестве в судебных расследованиях по жалобам кинутых лохов (Англия! -- все протоколы сохранились). Фишка, однако, в том, что вся эта криминальщина, хоть и приносившая изрядный доход, была лишь прикрытием для совсем иной деятельности: Скерес был контрразведчиком из эссексовской "МИ-5", приглядывавшим за лондонским андерграундом на предмет появления там, среди

честных воров, государственных преступников: иезуитов, готовящих очередное покушение на Первое Лицо, связных между эмигрантскими центрами на Континенте и католической "пятой колонной" внутри страны, испанских и папских шпионов, и тому подобной публики. И вряд ли столь проницательный и чуткий на опасность человек как Фрайзер за столько времени не догадался, что его "консильери" -- краснопёрый...

Специально уточним: Скерес был не завербованным Службой уголовником, а офицером контрразведки, внедренным в криминальный мир. До того, как обнаружиться на лондонском дне, он в 1586 успел поучаствовать в так называемом "Заговоре Бабингтона" (грандиозной провокации, позволившей Фрэнсису Уолсингему отправить на плаху злосчастную Марию Стюарт -- разом решив тем самым кучу проблем, стоявших перед его Королевой и его Страной), а еще раньше, в начале 80-х, служил под началом Томаса Уолсингема в бытность того Парижским резидентом Службы.

С графом Эссексом он познакомился в 1589, когда по линии "Курьерской службы" обеспечивал конфиденциальную связь между фаворитом, пребывавшим тогда в Эксетере, и Двором (Англия! -- платёжки с подписями Госсекретаря сэра Фрэнсиса сохранились тоже). После "развода" между "МИ-5" и "МИ-6" вполне официально числился "джентльменом в службе лорда Эссекса"; в 1591 участвовал под его началом в Нормандской кампании (там английский экспедиционный корпус "оказывал интернациональную помощь" королю Генриху IV), выполняя секретные миссии.

Положение и функции его в Службе во многом загадочны. С одной стороны, Чарльз Николл (2002) не нашел ни единого упоминания о Скересе в 16-томных записках главы "МИ-5" Энтони Бэкона. С другой стороны, после нелепого мятежа своего отвергнутого фаворита в 1601 Елизавета свела репрессии по этому делу до minimum

minimorum; казненных там можно было буквально перечесть по пальцам -- и Скерес удостоился попасть в их число (это при том, что шеф его, Бэкон, как мы помним, отмазался). Напрашивается предположение, что его использовали лишь в каких-то особо деликатных миссиях, задействовав его уголовное прикрытие...

Четвертый и самый, похоже, важный участник тех посиделок -- Роберт Поули: это уже не контрразведчик, а разведчик из сесиловской "МИ-6". Джентльмен, Кембридж, женитьба на сестре близкого друга Марло Томаса Уотсона (тоже поэта и тоже шпиона), секретарство у Филиппа Сиднея (поэта и натурального, без тени иронии, "рыцаря без страха и упрека", геройски погибшего потом, "выполняя интернациональный долг" в Нидерландах). Некий тюремщик из Маршалси, чьим клиентом ему пришлось побывать (а эти ребята обычно опытные психологи), аттестовал Поули так: "Этот с одинаковой легкостью отнимет у вас хоть жену, хоть жизнь" -- в общем, "Агент 007" в полный рост... С Марло он пересекался и в Лондоне (по делам семейно-поэтическим), и на Континенте (по делам шпионским); о "дружбе" в такой специфической профессии вообще говорить сложно, но уж "товарищами по оружию", вместе побывавшими в опасных переделках, они были определенно. Кстати, флиссингенский провал Марло был, возможно, связан именно с бардаком, возникшим в тамошних Службах по причине отлучки Поули: тот как раз был на задании в оккупированном испанцами Брюсселе.

Помнится, Штирлиц на каверзный вопрос Папаши Мюллера: "Как вы думаете, штандартенфюрер, где вы оставили эти пальчики?" высокомерно ответствовал: "Эти пальчики могли остаться в Голландии, в Мадриде, в Токио, в Анкаре..." Так вот, пальчики Поули остались во Франции, Шотландии, Италии, Германии, Дании (это из того, что точно известно по архивам); в Испании вроде бы нет, но вот Испанские Нидерланды были ими заляпаны -- гуще некуда. К описываемому времени, правда, ветеран был уже слишком засвечен для нелегальной работы, и руководство "МИ-6" перевело его под дипломатическое прикрытие: базируясь в Гааге, он возглавлял небольшую, но очень эффективную агентурную сеть, доклады которой шли параллельно Сесилу и вице-камергеру Томасу Хениджу (тот курировал в Тайном совете голландские дела, а прежде -- естественно! -- входил в "старую гвардию" Фрэнсиса Уолсингема)*.

---------------------------

Перейти на страницу:

Похожие книги

ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное