Чистая вода

Юн попробовал было завести привычный спор о ремонте дома, но Элизабет оборвала его: мол, это стоит целое состояние. К тому же скоро тут ни одной живой души не останется, добавила она. Живые души – это ее уехавшие друзья-приятели, коллеги, чиновники из администрации, побросавшие и школу, и дома, купленные в кредит.

– Мы здесь живем, – сказал он.

– Не накручивай себя. До переезда еще три месяца, за это время ты передумаешь. Уверяю, тебе в городе понравится. Там будет гораздо лучше, чем здесь.

В это Юн не верил. Он бывал в городе – там чудовищно.

– Вот увидишь, я правду говорю. Ой, какие гуси роскошные! Ты их на озере настрелял? А помнишь, мы там в детстве на коньках катались?

– Никуда я отсюда не поеду.

– Поедешь, еще как. И вставай, еда готова.

– Ты кассету посмотрела?

– Нет. А там что-то есть для меня?

Он спустился вниз, вынул кассету из видика и сунул ее на полку к остальным. Корешок к корешку, здесь стояли почти два года его жизни, в основном – обращения к отсутствующей Элизабет: просьбы, мягкие увещевания, брань. Она никогда их не смотрит.

Юн оделся и пошел на кухню.

– Чудесные гуси, – сказала она, дотронулась пальцем до крыла и вздрогнула. – Наверно, надо их в сарае повесить?

Больше всего Юн не любил изменений едва заметных, медленного ползучего перерождения, устаревания, эрозии, как это называется в красочных книгах о природе, – она обнаруживает себя слишком поздно, когда ничего уже нельзя вернуть назад. Вот как эти планы с переездом. Всего один отпуск на юге пробудил у нее фантазии о другом мире, где и климат получше, а то тут слишком, видите ли, холодно, полгода ночь и дождь без конца… «К тому же, – произнесла она, и в ее голосе зазвучали «политические» нотки, – демографическая ситуация хуже некуда». Это во времена их детства тут процветали и рыбная ловля, и охота, и сельское хозяйство, а теперь на острове застой и упадок, казна муниципалитета пуста. Даже прокладка нового водопровода не пробудила оптимизма у местных жителей.

Он отнес птиц в сарай, сел к столу и, пока сестра болтала о мужчинах и о любви, разглядывал ее. На белой коже вокруг глаз заметны гусиные лапки морщин, тоже эрозия. Ночи с Хансом – это то еще удовольствие. Все, вероятно, перемежается тяжелыми разговорами о разводе, о сквалыге жене – как она одна без него проживет – и о детях, их вон уже четверо… Да и в остальном мир устроен не так, как хочет Элизабет, но при этом он упорно отвергает все ее попытки улучшить жизнь: народ несведущ или обманут, не понимает собственного блага. «И со мной та же морока, – тут же по привычке подумал Юн. – Ей и меня надо тащить».

– Мне пора замуж, – сказала она, – что тут притворяться. Иначе я скоро стану мегерой. Буду раздражаться по мелочам, на всех бросаться. Тебе этого хочется? Вот и мне нет.

Юн очень не любил, когда у Элизабет такое настроение. И разговоров таких тоже терпеть не мог.

– Я хочу кофе, – заявил он, зная, что после таких ночей, как сегодняшняя, она готова выполнить любой его каприз. И отодвинул тарелку.

В другое время она бы заартачилась и затеяла долгую перепалку о том, кому что надлежит делать по дому. Юн делал только то, что ему нравилось, тогда как сестра весьма заботилась об исполнении «обязанностей», к которым относилась и его обязанность варить себе кофе. Тем более что Элизабет кофе не пила, а вела здоровый образ жизни: травяные чаи, теплое молоко… Но варить настоящий кофе Юн не умел – в отсутствие сестры он довольствовался кипятком и растворимым порошком, – а учиться не желал: ему хотелось, чтобы она сама варила ему кофе, как раньше это делала мама.

Элизабет занялась кофе.

Саднило ушибленное колено, тело ломило от быстрого бега, и не оставляло чувство, что кто-то пытается докричаться до него с опушки, сообщить ему неприятное, но крайне важное известие, а он не в силах постичь его смысл. И, пока Элизабет нарезала пироги и расставляла чашки, Юн на минутку поднялся в мамину комнату, где все оставалось таким же, как при ней. Но воспоминания не успокоили его и не помогли найти ответ – они были слишком старыми, из другой жизни.

– Я думаю все-таки согласиться на эту работу у водолазов, – заявил он, спустившись в кухню.

Дорожные службы собирались разрезать старые трубы, когда их достанут со дна озера Лангеванн, и приспособить под водостоки. Местный инженер уже давно искал человека для этого, и Элизабет вынимала из Юна душу, чтобы он взялся за эту работу – все равно без дела болтается.

– Ты серьезно?

– Ну конечно.

– Отлично. Ты сам пойдешь к Римстаду договариваться или мне зайти?

– Я сам.

Она взглянула на него:

– Боишься?

Вопрос был не случаен: Юн боялся всего нового.

– Есть немного.

– Это не страшно.

– Нет.

– Зато ты хоть немного с людьми пообщаешься.

– Да уж.