– Исследуя мотивы, я всегда начинаю с простейших. Я прислушиваюсь к самым гадким и грязным намекам, ибо на преступление человека редко толкают счастье и радость. Первое, что я посчитал нужным выяснить: не была ли Лиза беременна. Согласно протоколу вскрытия – нет, но примерно два с половиной года назад она уезжала с острова в положении.
Белые пальцы выудили очередную бумажку.
– Она сделала аборт. – Называются клиника и фамилия врача, а также год и число. – Предположительно, по настоянию отца, хотя он клянется, что был не в курсе. Зачем надо было подвергать растерянную, перепуганную девочку этим средневековым жестокостям – аборт, проклятие, отлучение от дома?
Юн не знал.
– Думаю, дело в некой порочности самой этой беременности. Инцест? Идиотизм? Может, она понесла от Ханса? Или от тебя?
Полицейский дал время ошеломленному Юну собраться с мыслями и продолжал, понизив голос:
– Есть ли вообще связь между беременностью и убийством? Моя нечистая фантазия склонна простить Ханса, но здравый смысл возражает. Что, Юн, неприятно?
– Да.
– Будет еще хлеще.
– Понял.
– Но для тебя это, наверно, в порядке вещей – у тебя вся жизнь такая.
– Нет.
– Свидетель сообщает, что на празднике двадцать седьмого августа, где-то между одиннадцатью и полуночью, Георг и Лиза поссорились. Она в ярости убежала. Остановить ее или поговорить с ней никто не пытался – похоже, для нее такое поведение считалось нормой. Никто, включая и самих водолазов, не помнит причины ссоры. После этого ее никто не видел…
Юн не слышал последних слов, он крался вокруг стола. Он должен защищать свою жизнь: все было не так – наоборот, он хотел как лучше… Юн схватил Германсена за горло, но полицейский, видно, ждал нападения и отразил его коротким техничным ударом, вдобавок пару раз съездил Юну по лицу и насильно усадил его обратно на стул.
– Юн, ты теряешь рассудок! – громко закричал он. – И в такие моменты не соображаешь, что делаешь, верно?
– Нет.
– Юн, когда ты теряешь рассудок? Когда? Нет, смотри на меня, – я с тобой разговариваю; открой глаза, ты уже выспался. Ты теряешь рассудок, когда раздражаешься. Но ты можешь сказать, что тебя раздражает? Что?
– Замолчи.
– Отвечай! Это не тебя убили, а Лизу! – И Германсен заголосил: – Лизу убили! Слышишь, Лизу!
– Да, да, да!
Повисла долгая пауза. Полицейский снова сел.
– Хитрый же ты, черт! – сказал он. – Дурак дураком, а хитрый, как бестия. Слышишь меня?
Юн не ответил.
– Слышишь или нет? – снова сорвался на крик Германсен.
– Да.
– Ты скинул компрессор в болото, чтобы заставить их искать там, где ты видел тело. Ты перекрыл воду, чтобы тебя нашли. Ты пугал по ночам Заккариассена и послал Георгу бочонок с твоим собственным котом в рассоле, чтобы спровоцировать их. Ты хотел понять, что им известно. Как они отреагировали?
– Заккариассен сообщил в полицию, Георг не отозвался.
– И тебя это смутило?
– Да.
– Почему?
Юн более или менее включился в беседу снова. Он никогда и не думал, что Георг кого-то убил. Ему только хотелось узнать, много ли водолазу известно. Но делиться такой изощренной мыслью с Германсеном вряд ли стоило. И Юн ответил:
– Не знаю.
– Заккариассен или Георг? – пророкотал полицейский.
Юн подумал, что для него лучше Заккариассен. Это вокруг него – человека, разрушившего жизнь Лизы, – и плелась вся интрига. Но теперь он совсем не вписывался в общую картину…
– Юн, ты хочешь что-нибудь рассказать? – наседал на него Германсен. – Или нет?
– Не хочу, – ответил Юн. – Я не помню.
И заплакал.
20
Они выехали на остров. Германсен уже бывал здесь: изучал местность, расспрашивал людей. Теперь он решил, что пришло время привлечь к расследованию Юна, и взял его с собой – проводником. На природе полицейский работал ровно с той же неутомимостью, дотошностью и обстоятельностью, с какими разгребал бумажные завалы в импровизированном кабинете в гостинице. Они поднялись в горы и заглянули под камень, где была найдена Лизина одежда; зашли в пустой дом; попили на кухне у Карла жидкого кофе; Римстад свозил их на снегоходе на Лангеванн, по свежему голубому льду они обошли все озеро, обсуждая работу водолазов и рассматривая в бинокль горы и резервуар с водой, и еще раз восстановили ход событий.
Когда они добрались до рыбзавода на Нурдёй, Германсен пошел внутрь один.