Чистилище. Бросок обреченных

Повесив мешок за спину, Борис перебрался в тень и уселся на песок. В тени на нем было сидеть удобно, а вот на солнце – хоть яичницу жарь. Борис вспомнил, как три года назад, сразу после хамсина, они с ребятами жарили хлебный мякиш, просто прилепив его на полчаса к раскаленной на солнце цистерне в аэропорту Бурдж Эль-Араб. Вот там топлива было когда-то хоть залейся, но вычерпали все за тридцать лет. Приходится теперь заправки вычищать. А они совсем не резиновые…

Борис вздохнул, потому что такие воспоминания всегда наводили на мысль, что прожито уже много и каждый день может стать последним. Хотя бы дети не мутировали, и то хорошо. Успевали научиться чему-то. Но только начиналась гормональная перестройка, и всё, запускались какие-то процессы, и проклятущий вирус начинал свое черное дело. В общем, как говорится, если волосы на лобке появились, готовься к мутации. И она, зараза, в любой момент может произойти. Кто-то и по десять лет, говорили, протягивал, но вот чтобы больше – никто такого не знал.

Ну, если не считать Кира, конечно. Кир – он вечный… Наверное. Но уж тридцать лет он точно протянул без мутации, чего никому еще не удавалось, кроме него. Кир, он как из стали. Даже вирус об него зубы сломал. Сколько народу уже мутировало, а ему хоть бы что. Может, это потому, что он на севере родился? Хотя нет. Те, с кем он когда-то успел добраться до Африки из далекого северного города, тоже мутировали. И погибли многие. Некоторые вошли в легенды. Вадиму даже памятник из песчанника вытесали, вроде тех, что на востоке, ближе к Каиру. Ну, поменьше чутка, но тоже внушительно. Вадим не мутировал, он погиб раньше, чем вирус превратил его в монстра. Может, тоже жил бы сейчас, если бы когда-то, как гласит легенда, не спас весь Клан, пожертвовав жизнью.

Эти легенды и были для Бориса историей Клана, историей великого перехода группы под руководством Вадима из Санкт-Петербурга в Африку тридцать лет назад. Впрочем, Борис и сам был из долгожителей. Гормональная перестройка закончилась у него года четыре назад, а все еще не мутировал. И с каждым днем вероятность этого кошмарного события все увеличивалась. Вроде и можно было бы к этой мысли привыкнуть, мол, все смертны, но подсознание отказывалось принимать такой порядок вещей. Оно как бы знало, сколько человеку отпущено от природы, а потому норовило поднять бунт, когда в голове возникал образ смерти в двадцать лет. Даже хуже, чем смерти.

Были такие, кто не выдерживал. Поживут три года после окончания детства и сносят себе башку из ружья. Ну, типа, хозяин своей судьбы. Но это от страха, конечно, а Борис себя трусом не считал, так что малодушничать не собирался. Когда придет срок, тогда и придет, но пока ничего – уже двадцать первый год на этом свете. Долгожители вроде Бориса были в большой цене, так как за годы жизни много чему уже научились и приносили Клану больше пользы, чем те, кто мутировал раньше. Долгожители имели более высокий статус, назначались наблюдателями и командирами, получали особый паек, а женщины мечтали родить детей именно от них, так как существовало поверье, что дети долгожителей дольше избегают мутации.

Солнце палило все жарче. Песок раскалился настолько, что над ним сначала возникло марево, как над костром, а потом начали проявляться миражи, похожие на большие лужи. И хотя Борис знал, что с водой они никак не связаны, неприятный холодок все равно по спине пробежал. Вода всех пугала, тут уж не важно, какой ты смелый. Вода – это вода. Где вода, там мутанты. А мутанты – это такая дрянь, что лучше о них не думать без крайней необходимости.

Вскоре на востоке, за маревом раскаленного воздуха, проявился на фоне неба сначала качающийся вертикальный шест мачты колесного буера, а затем и сам буер. Поднимать в городе парус было не очень продуктивно, так как здания не только экранировали поток ветра, но и закручивали его, создавали турбулентности. А какая может быть навигация с парусом, когда направление ветра на этом перекрестке одно, а на другом другое? Не управление получается, а мучение.

Поэтому на время перемещения буера в городе часть охранных собак временно переквалифицировали в тягловую силу, для чего у них на боевых панцирях имелись специальные прицепные кольца. Но десяток собак мог уверенно тащить только один буер, а десяти бойцам и пяти рабочим на одном не уехать. Вот и получалось, что высылать в город за топливом приходилось пять буеров, чтобы на каждом разместить по три человека, по пять собак и какой-то полезный груз. Но катить их все через город было немыслимо, поэтому прицепные трехсотлитровые баки наполняли топливом лишь на одном, а потом общими усилиями перли его от заправки к оставленным у окраины буерам. И помощь собак в этом была неоценимой, так как без них пришлось бы всю дорогу толкать буер руками, а подобные физические упражнения на жаре не шли на пользу стрелкам. Потом топливо равномерно разливалось в баки остальных буеров, чтобы распределить массу и не перегружать одну из тележек.