Чистильщик

Эрик остановился на вершине холма, чтобы отдышаться, глянул вниз – и застыл. Между холмами вился тракт, дальше, как на ладони, лежала деревня, заливные луга, мост на ту сторону реки. Говорили, что в дне пути отсюда поселок с почтовой станцией, откуда можно доехать до самой столицы, и он когда-то мечтал, что вырастет и проверит, но так и не довелось – отец увез его в другую сторону, в Солнечный.

Вот уж не думал, что доведется вернуться.

20

Он смотрел по сторонам, узнавая и не узнавая. Вот на месте покосившегося штакетника стоит новый – добротный и крепкий. Эрик припомнил, что в этом доме кое-как билась вдова с двумя сыновьями. Выросли, значит, парни: работники. Повезло. А вон тот дом он помнил красивым, с резными наличниками. Теперь некогда крепкие ставни покосились, одна и вовсе стояла на земле, прислоненная к завалинке, и, судя по тому, как подгнила снизу, не первый месяц, а может, и не первый год. Незадолго до отъезда Эрика холера выкосила семью, что здесь жила: хозяйку, дочь на выданье и взрослых сыновей с женами и детьми. Помнится, старшему отец собирался выделить долю, чтобы отстроился отдельно. Не успел… Эрик ни за что не узнал бы в стоящем у прогнившего штакетника старике крепкого мужчину, чьи годы явно шли к закату, но до дряхлости было еще ой как далеко…

На них глазели – настороженно, с опаской. Казалось, вся деревня высыпала из домов, чтобы молча наблюдать, как по улице идут чистильщики. Впрочем, если Фроди успел предупредить местных, должны были переполошиться. И правда, ревела растревоженная скотина, заполошно кудахтали куры. Кое-где виднелись следы поспешных сборов: у кого-то котомка на плечах, в одном палисаднике белеет гора подушек, видимо, хозяйка выставила проветривать, да не успела собрать.

Эрик попытался вспомнить, кто же жил там, но не вышло. Слишком усердно старался забыть. Да и что, собственно, помнить? Колотушки отца? Холодное равнодушие матери? Подзатыльники старших сестер? Он был младшим, поздним и явно нежданным ребенком, даром что говорят, будто мальчиков, будущих наследников и кормильцев в старости, любят больше. Родных, может, и любят, а таких, как он, нагулышей и любить незачем.

Да и какой из него, одаренного, наследник? Вот кормилец получился… Интересно, на что родители потратили деньги, которые за него заплатил университет? Или зажали в кубышке на черный день? Отец, помнится, был скуповат…

Дом старосты стоял на прежнем месте, и сам староста оказался тем же, разве что седины прибавилось. Подозрительно оглядел пришлых, не задержавшись взглядом на Эрике – и то сказать, сколько лет прошло. Поклонился в пояс, отдал Фроди кошель.

– Старшой ваш в доме, и вы заходите, устраивайтесь. Что мое – то ваше. Девку какую прислать, чтобы с хозяйством подсобила? Помыть, постирать, сготовить?

– А что хозяйка? – спросил Ульвар.

– Вдовый я, много лет уж как.

Эрик приподнял бровь. Десять лет, конечно, большой срок, может, и правда овдоветь успел. Да только за старосту любая не то что пойдет – побежит, юбки задрав, еще и приданое принесет; а без хозяйки в доме тяжко, даже если дети и выросли… Три сына у него было, кажется, старшего женить собирался. Сейчас уж внуки, поди.

– Девку пришли, – сказал Ульвар.

– И чтобы за раненым умела ходить?

– С раненым мы сами разберемся. А вот по хозяйству не помешало бы.

– Пришлю. И, если что еще надо будет, – я у свояков пока поживу. Дом Данра Рыжего, спросите, коли понадоблюсь.

Эрик медленно выдохнул, от души порадовавшись, что до него никому нет дела. Вот, значит, как. Хорошее приданое, похоже, за сестрой дали, раз сын старосты взял. Ох, да ему-то что с того? Нет у него ни отца, ни матери, ни сестер. Десять лет как нет.

Кнуд толкнул его в бок:

– Чего застыл столбом?

– Устал.

– А. Ну ничего, отдохнешь сейчас. А с девкой – это староста молодец, а то все время нам с Рагной… теперь вот с Трин отдуваться, как младшим.

Эрик хмыкнул: в отряде Альмода грязную работу делали по очереди. Но промолчал. Не его дело, как Ульвар управляется со своим отрядом. Шагнул в дверь вслед за остальными. Дом у старосты был большой – и восьмерым не тесно. Кровать, как водится, стояла одна, и на ней, поверх покрывала – видимо, только-только успели в дом занести, поняв, что срываться никуда не придется, – лежал Альмод, укрытый чистой простыней.

– И правда, живой! – восхитился Ульвар.

– А ты поди уже размечтаться успел, как на могиле спляшешь! – осклабился тот.

– Могила, скажешь тоже. По ветру развеют, если останется что сжигать, и довольно с тебя. – Ульвар подошел ближе, сжал запястье протянутой руки: кисть была изъедена почти до костей. Оглянулся. – Гейр…

– Эрик займется, раз уж начал, – сказал Альмод. – Чтобы потом не ворчал, что все не по его сделали.

Ульвар усмехнулся:

– Да уж, вы, целители, если в кого вцепитесь, то из рук не выпустите. Гейр, Ингрид осмотри, что там с ногой.

Эрик спорить не стал. Бросив сумку на лавку, подошел ближе, стянул простыню. Ох ты ж… В ближайшие несколько дней ему явно будет чем заняться.

– За один раз все не закончу, – предупредил он. – Вымотался.