Чистильщик(СИ)

Самолёт приземлился ночью, что спасло от неимоверной жары. Ему дали выспаться в номере, довольно приличном, после обеда он получил инструкции и оружие - американскую М200 с прицелом Nightforce. К прицелу прилагался баллистический вычислитель Casio 70, а также датчики скорости ветра, температуры воздуха и атмосферного давления Kestrel 4000, плюс лазерный дальномер Vector. Всё это было не лишнее, потому что стрелять придётся на дистанции 1900 метров. Цель тоже обозначили - смуглый мужчина сорока лет. На нескольких профессионально сделанных фотографиях в разных ракурсах мужчина был одет в военную форму высшего чина, насколько мог судить Сотник по знакам отличия.

Крыша высотки продувалась тёплым морским ветром с залива. Здесь и был определён огневой рубеж для Сотника. Ему давали притереться к месту "работы".

Направление стрельбы - одноэтажные постройки, сады, паркинг, финиковая роща, окончательно - усадьба, окружённая четырёхметровым каменным забором. За забором - двухэтажный особняк, охрана, небольшая вышка с аппаратурой связи. Из ворот то и дело выезжали джипы с вооружёнными людьми.

В прицел Сотник рассмотрел бассейн с ослепительно голубой водой и немногочисленную прислугу. На дистанции они установили два знака - ленточки на деревьях, на высоте десяти метров. Одна на семьсот метров, вторая в полутора тысячах. Ленточки показывали направление ветра.

"Видимо, большая шишка этот черномазый", - подумал он.

На три дня его заперли в номере. Кормили лобстерами и чёрной икрой. На исходе третьего дня позвонил Ситников.

- Пётр Евгеньевич, как там у вас погода?

- Нормально. Кондиционер исправный, пиво холодное, вода в море горячая.

- Я о политической погоде. Телевизор смотрите?

- Смотрю, больше нечего смотреть.

- Тогда вы в курсе, что президент отбыл сегодня, на день раньше.

- Какая досада. А мне ничего не сказали.

- Сказали. Я сказал. Я вижу, вы волнуетесь.

- Как не волноваться, Иван Иванович? Вот думаю о кодексе чести, о порядочных людях, которые...

- Понимаю. Даже не знаю, какие мои гарантии вас смогли бы убедить.

- Не нужны мне ваши гарантии. Всё равно плевать вы на них хотели.

- Зря вы так, Пётр Евгеньевич. Мы - контора государственная.

- Вот как? И какого государства вы контора?

- Нашего, разумеется. Российского. Всё зависит от вашей работы, насколько хорошо вы её сделаете.

- Да уж пожалуй что выбор не велик.

- А вы рискните.

- Грудь в крестах, или зад в глистах. Помню, мама говорила.

В трубке помолчали.

- Я понял вас, Пётр Евгеньевич. Значит, бог нам в помощь?

- Именно так, Иван Иванович. На него единственного уповаю.

Он знал, что она вернётся.

Это было где-то глубоко в его подсознании, в каком-то забытом файле, который никогда не открывается, как он ни старался.

В человеке всегда живёт тяга к несбыточному. Он примеряет на себя одежды, которые ему не по росту, но он уверен, что они идут ему. Должны идти. Ему нравится выглядеть так, лучше чем другие.

Но потом, позже, а может быть и не позже, он понимает, что это - не его. Это чужое. Оно красиво, ошеломляюще, оно возвышает, иногда волнует, но ты понимаешь с горечью, что нельзя носить на размер больше, или меньше... Это сделано для другого тела, другими скроено и сшито.

И ты возвращаешься.

Туда, где тебя ждали целую вечность, словно ты и не покидал этот дом, сад, того человека, тот город...

Возможно это самая страшная глупость, за которую придётся платить всю оставшуюся жизнь. И осознание этого приносит невыносимую боль, которую нельзя заглушить ни водкой, ни новыми впечатлениями.

Ничем.

Микель сидел под навесом - прямо перед ним, насколько хватало глаз, отливал лазурью огромный океан. Солнце палило, волны лениво перекатывались, намывая золотой песок к краю помоста.

Он велел бармену заморозить мохито, чтобы не портить его льдом, как это делают американцы. Они зачем-то разбавляют водку содовой - всё равно, что карлику трахать слониху.

Пляж был частный и принадлежал отелю "Шах Намиб". Здесь не было ни души в этот час.

Настроение было пакостное.

Он ненавидел Маару с каждым днём всё больше. Но эта ненависть внезапно кончалась, исчезала, и временами мгновенно сменялась чувством какой-то дикой похоти к ней - до мурашек, до головокружения.

И снова - ненависть.

Вчера в номер отеля посыльный доставил чемодан. Планы изменились, видимо, и Паркер решил передать посылку уже здесь, в Аль-Бахаре. Микель занавесил шторы, запер дверь и осмотрел содержимое.

Записка содержала подробный план, время работы, цели и место проведения. Ещё лежал сотовый телефон, ключи от машины и винтовка, упакованная в отдельный ящик. Микель нашёл дом - это было в восьми километрах от отеля. Ключи от комнаты, из которой Микель должен был стрелять, ему передал портье.

Это была угловая комната на незаселённом этаже, очень дорогая. Справа, метрах в трёхстах - такая же высотка. Дальше шли небогатые кварталы, окружённые рощами. У самого дома проходило оживлённое шоссе.

В чемодане была одежда для него - армейские ботинки, пара брюки-рубашка облегчённые, защитного цвета. Всюду ярлыки - "made in USA".