Чистое золото

- Мама, я снесу корм утятам? - неожиданно спросила Тоня.

Не дожидаясь ответа, она взяла чугунок с кашей и вышла во двор.

Денек был серый, и солнце только изредка прорывало плотные, низкие облака. На яркозеленом коврике травы посреди двора нежно желтели пушистые спинки утят.

Тоня высыпала корм в корытце и, присев на круглое полено, пристально смотрела, как жадные маленькие создания, суетясь и толкаясь, набивали зобы. Опростав корытце, утята зашлепали к луже, что осталась после недавнего дождя, и, азартно попискивая, стали рыться носами в грязи. Выводившая их наседка, волнуясь, топталась возле лужи и тщетно старалась выманить детей за загородку, на пустырь, где колыхались белые зонтичные цветы, словно там разостлали для просушки сквозное покрывало из русского кружева.

А Тоня была далека от этой мирной картины. «Что же делать? - в тысячный раз задавала она себе вопрос. - Надо решать сейчас, сию минуту». Вот он, тот порог, через который она боялась переступить.

Подняв голову, она заметила озабоченный взгляд Варвары Степановны, стоявшей у окна. Мать сейчас же отвела глаза в сторону и сказала:

- Утята-то, как челноки, снуют. Совсем пеструшку замучили… Боюсь, не вырастут к зиме. Поздно я нынче наседку посадила… А ты ведь, кажется, стирать собиралась? Иди, а то вода простынет.

Тоня кивнула, но не тронулась с места. Так и сидела, оцепенев, пока у калитки не раздался голос отца:

- Антонина Николаевна, что же не встречаешь?

Николай Сергеевич прошел в дом. Тоня слышала, как он умывался, сел к столу, как радостно крякнул, увидев письмо.

- А! Никак из института извещение? Принята, конечно? Так! Что же вы мне ничего не говорите?

Тоня медленно встала и пошла к дому.

- Нынче только поспевай поздравлять дочку, - весело говорил Николай Сергеевич. - То с окончанием экзаменов, то с медалью, теперь с принятием в институт… А ты, мать, я вижу, уже пригорюнилась? Да и Тоня вроде нос повесила… К разлуке готовитесь? Ничего, ничего… Годок пролетит - и не заметим.

Николай Сергеевич молодецки подмигнул Тоне, но, вглядевшись в ее расстроенное лицо, встревожился:

- Ты здорова ли?

- Здорова… Я… папа… я поговорить с тобой хочу… - чуть слышно вымолвила Тоня.

- А хорошо обдумала, об чем с отцом говорить будешь? - сурово спросила Варвара Степановна, пристально глядя на дочь.

- Обдумала? Да, я хорошо обдумала… Я нынче не поеду в Москву, папа.

Выговорив эти слова, Тоня почувствовала, как щеки ее загорелись. На минуту стало легче. Самое страшное сказано.

Но Николай Сергеевич не понял.

- Ну ясно, еще не нынче, - успокоительно сказал он. - Вместе со всеми поедешь. Числа десятого экзамены начинаются у ребят… Еще недельку погуляешь.

- Нет, нет, папа, не то! Я совсем в этом году не поеду в Москву.

- Вот тебе раз! А куда же? Теперь менять уже поздно.

- Вообще не поеду. Здесь останусь. Я в этом году никуда ехать не могу… - твердила Тоня.

Голос ее звучал умоляюще. Она предчувствовала, что последует после того, как до отца дойдет смысл ее слов, и желала одного: пусть это совершится скорее.

И Николай Сергеевич наконец понял.

- Ты что же это, шутки шутить вздумала? - загремел он. - В чем дело, я хочу знать! Я десять лет работал, чтобы тебе образование дать… - Он задохнулся, закашлялся и продолжал сквозь кашель: - Имею я право спросить, как ты решила своей судьбой распорядиться?

- Николай Сергеевич, не расходись, - сказала побледневшая Варвара Степановна. - Спокойно об этих делах надо поговорить, обсудить все…

- Спокойно? - взвился Николай Сергеевич. - Это ты спокойно можешь говорить во всех случаях жизни. Ты ничего к сердцу близко не принимаешь… Первая потатчица! Была бы мать у нее разумная, не дожили бы до таких фокусов!

- Маму не трогай, пожалуйста, она здесь ни при чем, - нахмурясь, сказала Тоня.

- Вот как! Значит, ей от меня, злодея, защита требуется? Ты, чем мать выгораживать, изволь отвечать, что задумала! Слышишь?

- Слышу… Сейчас отвечу…

Тоня посмотрела на красное, взволнованное лицо отца, и ей стало так жаль его, что она вся подалась вперед, и голос ее стал глубоким и тихим, но прямо сказать, что не может расстаться с другом, она не посмела.

- Папа, ты выслушай только и пойми. Не могу я уехать… Я на шахту решила идти работать. Люди сейчас прииску нужны…

Она хотела рассказать отцу, как запомнились ей слова Кычакова, как увлекла ее работа на дамбе весной и недавно на воскреснике, как глубоко, всем сердцем поняла она Мохова и задумалась над судьбою Лиственнички. Но Николай Сергеевич ничего не хотел слушать.

- Чушь все это! - крикнул он. - Ты что вообразила? Без тебя здесь с работой не справятся?

- Не только в этом дело, папа. Я… я прямо тебе скажу: не хочу уезжать, пока Павел экзамены не сдаст… Я слово даю, что на будущий год поеду в институт. Мне, как медалистке, не страшно год пропустить…

- А, так это Пашка Заварухин тебя уговорил?

- Да он и не знает ничего!.. - пыталась объяснить Тоня.