Саймон Серрэйлер держал письмо, будто оно горело у него в руках. Когда он закончил читать, он нажал ногой на рычаг своего кухонного мусорного ведра и бросил его туда. Крышка звякнула и закрылась. Он подошел к раковине и выпил стакан воды, потом достал бутылку виски. На часах было девять тридцать, а перед этим у него было несколько жутких часов наедине с Мэрилин, а потом с Аланом Ангусом. За день он не съел ничего, кроме разогретой еды из кафетерия, и домой захватил только выпивку, а потом еще долго сидел со своими портретами, выбирая три для выдвижения на награду.
Он не узнал почерк Дианы. Если бы узнал, то выкинул бы письмо сразу, а не после прочтения.
Это был словно акт вторжения на его территорию, в его личное пространство, очередная попытка залезть в самое его нутро, как и ее визит. Он был зол, потому что она побеспокоила его, зол, потому что она не поверила, когда он рассказал ей о Фрее. Он был зол.
Он немного подумал, плеснул себе еще виски и убрал бутылку в шкаф. Пользы от этого было мало, и на алкоголиков у него было еще меньше времени, чем на остальных преступников.
Он достал одну из толстых папок с полки, начал развязывать черную ленточку, но вдруг остановился. Он не мог сейчас смотреть на свои работы. Он не сможет их адекватно оценить. Это она тоже запятнала.
– Ужасная женщина.
Он не ответит, и теперь, по крайней мере, он знает ее почерк, так что сможет рвать все последующие письма, не открывая. «Если не знаешь, что делать, – не делай ничего» – вот один из немногих уроков, который он усвоил от своего отца. Значит, не отвечать на письма, не отвечать на звонки и сообщения. Он не будет делать ничего, и если он не будет делать ничего достаточно долго, она оставит его в покое. Он не хотел ей ничего плохого, он просто хотел, чтобы она ушла из его жизни.
Часы собора пробили десять, и их суровый, размеренный бой будто очистил комнату после его обозленной ругани. Он его успокоил. Он с удовольствием лег на длинный диван.
Его мысли занимала Фрея Грэффхам, ее ухоженная копна волос, ее приятные черты. Значит, это и была любовь, но он был слишком глуп, чтобы распознать ее, слишком медленно шел ей навстречу, слишком… Он представил ее в этой комнате, но не в качестве гостя. На его полках были бы расставлены ее книги, и какие-нибудь ноты, которые они разучивали бы в хоре в соборе Святого Михаила, лежали бы на столе. В его воображении это была не его комната, а их. «Ты задавался вопросом, что она чувствовала?» – спросила у него Кэт, когда он рассказал ей о визите Дианы. А сейчас Диана ему сказала, и ему не было стыдно, и он не сочувствовал ей, а был просто раздражен.
Он поднялся с дивана. Завтра в девять утра была общая встреча по делу Ангусов, и пресс-конференция в десять. Новости о попытке самоубийства Алана Ангуса еще не стали достоянием общественности, и Саймон очень хотел встретиться со СМИ и взять их отклик под контроль. Он должен быть свежим, как огурчик. Он запер дверь, выключил свет и на несколько мгновений встал у окна, смотря на подсвеченный снизу собор. Небо было чистым, ночь – невероятно тихой. Саймон почувствовал, как его постепенно наполняет чувство спокойствия. Он лег в кровать, намереваясь прочесть очередную главу
Но он не заснул. В два часа ночи он все еще вертелся в кровати, ему не давала покоя тревога. Он еще почитал, а потом встал и съел пару печений. Он вернулся в кровать, но все равно не заснул.
Через полчаса он уже бежал по отдающим эхо ступенькам мимо темных офисов к своей машине. Если бы он не мог спать, но при этом не врал бы себе о письме Дианы или хотя бы о Фрее Грэффхам, он мог бы работать. «Ауди» медленно свернула на темные улицы.
Тридцать девять
Через три дня после того, как он оставил «Ягуар» на летном поле, Энди Гантон получил еще одну посылку – плотный конверт с пометкой «Хрупкий груз», отправленный экспресс-доставкой. Мишель стояла в дверях кухни, когда он спустился вниз по лестнице.
– Есть чай и хлеб. Я сейчас до школы и обратно – десять минут максимум, – и когда я вернусь, мы позавтракаем и поговорим, хорошо?
Она затянула шарф на шее Отиса потуже, крикнула Эшли спускаться вниз, зажгла сигарету и оставила Энди за захлопнувшейся дверью. Пит был в постели. В гостиной телевизор показывал рекламу кожаных диванов по беспроцентному кредиту.
Посылка лежала на столе. Она точно ее заметила и наверняка уже повертела так и эдак. Возможность спрятать ее и сделать вид, что ничего не приходило, была упущена. После телефона любая посылка, которая пришла на его имя экспресс-доставкой, неизбежно должна была стать предметом обсуждений.