Читающая по цветам

– Мадам, – сказала леди Брайант, – voici la petite Leslie[5].

Королева открыла глаза, хитрые, все замечающие глаза Гизов. Они заглянули мне прямо в душу:

– Я знаю, ты хочешь, чтобы я умерла.

– Я была вашей пленницей три года ради блага государства. Я хочу освободиться.

– Скоро ты избавишься от меня. Но пока я все еще твоя королева.

Я присела в реверансе и громко сказала:

– Что вам будет угодно, мадам?

– Я хочу, чтобы ты предсказала будущее.

Блаженный святой Ниниан! Да осознает ли она, что все в комнате ее слышат? Опочивальня была забита протестантами, которым ведьмы мерещились на каждом углу, а что до католиков, то они повсюду готовы были видеть ересь.

– Цветы – это всего лишь развлечение мадам.

– И все же я желаю услышать твои пророчества.

Ослушаться ее было невозможно.

– Мне понадобятся цветы, мадам.

– Так принеси их.

– Да, мадам. – Я снова сделала реверанс, но не нашла в себе сил сдвинуться с места. Леди Брайант подтолкнула меня к выходу, и я невольно попятилась; это разрушило оцепенение, которое навеяли на меня близость королевы и дыхание смерти. Я стала пробираться между телами коленопреклоненных вплотную друг к дружке придворных, одетых в меха несмотря на жару, облаченных в шелк, увешанных украшениями из золота и драгоценных каменьев. Их глаза горели жадным любопытством, и они тихо шептались, прикрывая руками рты. До меня доносились отдельные, произносимые свистящим шепотком слова. Суеверие. Колдовство. Ересь. Едва выйдя из опочивальни, я подхватила свои серые камлотовые юбки и, словно вспугнутый дикий зверек, кинулась вниз по лестнице, выбежала вон из дворца, навстречу чистому, серебристому лунному свету, промчалась по четырехугольному двору, потом мимо караульных и, наконец, добежала до живой изгороди возле старинной часовни святой Маргариты. Здесь я опять бросилась на колени – на этот раз не почувствовав боли – и глубоко вдохнула свежий ночной воздух, напоенный благоуханием жимолости, боярышника и шиповника. Где-то там, далеко-далеко, за устьем реки, простиралось море.

Я все вдыхала и вдыхала ароматы цветов. Луна взошла выше. Я отломила ветку боярышника и несколько раз провела его бархатистыми цветками по лицу. Это успокоило меня – прикосновение лепестков всегда дарило мне покой. Я не хотела возвращаться в опочивальню королевы. Я бы просто не смогла. Королева-регентша была последним звеном, связывавшим меня с моим детством. Бабушка умерла. Двоюродная бабушка Марина умерла, мертв был и мой отец. Моя мать тоже все равно, что умерла, заживо похороненная в своем парижском монастыре.

Но мне не хотелось об этом думать.

– Мадемуазель Лесли.

Я вздрогнула и обернулась, сжав в руке ветку боярышника, и один из его шипов больно уколол мне палец.

Освещенный луной, передо мною стоял французский секретарь королевы Никола де Клерак. Он был весь одет в черное и белое, стройный, высокий, длинноногий, грациозный, как цапля; единственными цветными пятнами в его облике были сапфир в ухе и густые рыжие волосы.

– Королева желает знать, отчего вы так замешкались.

– А вы не догадываетесь?

– Догадываюсь.

Он подошел ближе и протянул руку, словно для того, чтобы помочь мне подняться с колен. На ней сверкали кольца – еще цветовые пятна: синие, зеленые, темно-фиолетовые. Как бы Александр посмеялся над этими кольцами, над изысканной утонченностью этого царедворца, над его глазами, обведенными по французской моде сурьмой и серебряной краской.

– Я вас понимаю – тяжело смотреть, как она умирает. Но у нас осталось мало времени. Соберите ваши цветы и возвращайтесь со мною к королеве.

Я так и не оперлась на его руку. Спустя несколько мгновений он опустил ее.

– Мне надо выбрать те из них, что говорят со мною. – Я подержала уколотый палец над веткой боярышника, и с него скатилась капля крови; в лунном свете она казалась черной. Боярышник означал смерть, но на умирающей королеве не было кровавых ран; может статься, кому-то еще суждено умереть?

– Как вы думаете, почему она попросила предсказать будущее? Она никогда прежде не просила меня почитать ей по цветам, за все три года ни разу.

– Не знаю, – ответил он. – Но у нее наверняка есть веская причина. Даже умирая, она остается куда хитроумнее всех лордов Конгрегации вместе взятых

Кто сам хитер, тот чует и других хитрецов, подумала я. Месье де Клерак мне не нравился – а вернее сказать, я ему не доверяла. Если бы мне пришлось выбирать цветок ему под стать, я выбрала бы паслен сладко-горький с его похожими на колокольчики лиловыми цветами, красивыми, сладкими ягодами – и таящимся в нем смертельным ядом.

Я приподняла верхнюю юбку и положила в подол пахнущую медом жимолость и темно-розовые с золотом дикие розы шиповника. Боярышник я брать не хотела, но он звал меня так настойчиво, что мне почудилось, будто его шипы колют все мое тело. Нехотя я отломила одну ветку, потом вторую, потом еще и еще, пока мой подол весь не наполнился белыми, словно морская пена, цветами.

Ощущение покалывания прошло.

– Уже иду, – сказала я.