– Мне следовало сделать это еще в той полуразвалившейся церкви в Грэгмьюаре, на глазах у твоего смазливого молодого любовника и старого попа. Я покажу тебе, что не боюсь твоей Зеленой Дамы с ее вьющейся жимолостью!
Он сорвал с меня чепчик и больно схватил меня за волосы. Я снова закричала. Он прижал меня спиной к грубо отесанным камням стены башни и навалился на меня всем своим немалым весом, а свободной рукой разорвал мой кисейный нагрудник. Мне было больно, о, как больно, ведь мои груди набухли от молока и стали такими чувствительными. Из-за своих запутавшихся юбок я не могла поднять колено, чтобы ударить его в пах, как меня учила Дженет. Я стиснула зубы, чтобы его пахнущий тошнотворным перегаром язык не проник мне в рот, и, напрягши два пальца, ткнула их в его правый глаз.
Взревев от боли, он отшатнулся и отпустил меня. Я не могла протиснуться мимо него и взбежать в опочивальню королевы, поэтому я бросилась по ступеням вниз, обратно в большой зал, однако угодила прямо в объятия леди Маргарет Эрскин.
– Это еще что? – вопросила она, и ее пальцы вцепились в мою руку, точно когти коршуна. – Мастер Хэмилтон, что эта женщина делает тут с вами?
– Что я тут делаю с ним? – вскричала я. – Я стараюсь убежать от него, чтобы он не изнасиловал меня прямо здесь, на лестничной площадке! Отпустите меня!
– Замолчи! – И она изо всех сил встряхнула меня. Хотя красота ее и увяла, мать лорда Джеймса сохранила свою силу, и ногти у нее остались твердыми и острыми. Я видела, как в ее темных глазах, один, сменяя другой, отражаются замыслы зреющих в ее мозгу интриг.
– Мастер Хэмилтон, где сейчас граф Роутс?
– Там, наверху, вместе с остальными укладывает в постель брата королевы и его молодую жену.
Одной рукою Рэннок Хэмилтон прикрывал глаз; изумление и боль отрезвили его и сделали в десять раз опасней.
«Если засадишь ему в яйца или ткнешь в глаза, делай это хорошенько, чтобы он тут же свалился, – говорила мне Дженет. – Не то он сделает тебе так же больно, как ты сделала ему».
– Но все это не касается ни графа Роутса, ни вас, миледи.
– А вот и нет, касается! – и, схватив меня за другую руку, она крепко сжала мои локти сзади. – Выньте ваш кинжал, мастер Хэмилтон, и разрежьте шнуровку ее платья.
Рэннок Хэмилтон отнял руку от своего лица. Его правый глаз покраснел и распух, но не вытек, о чем я от души сожалела.
– Если вы дотронетесь до меня, я вас убью! – крикнула я. – Леди Маргарет, вы что, с ума сошли? Сейчас же отпустите меня!
– Я не сошла с ума, и я тебя не отпущу. Может, королева и хочет избавить тебя от нового брака, да только ей придется запеть другую песню, если мастер Хэмилтон возьмет тебя прямо здесь, у всех на глазах. Ну что, ты тряпка, ты разрежешь, наконец, ее платье, или мне придется это сделать самой?
Я попыталась лягнуть ее, но мне мешали мои и ее юбки.
– Не все ли вам едино, выйду я замуж или нет?! Ради святого Ниниана, отпустите меня!
Рэннок Хэмилтон внезапно вышел из состояния транса. Выхватив кинжал, он разрезал мой корсаж. Я ощутила острую боль и поняла, что вместе с тканью он разрезал и кожу, но я скорее буду проклята и дам раздеть себя догола, чем доставлю ему удовольствие снова услышать мой крик.
– Мне не все едино, выйдешь ли ты замуж, потому что моему сыну важно завладеть твоими поместьями и тем серебряным ларцом, который ты прячешь. – Она говорила холодно и монотонно, словно поучая меня, как непослушного ребенка. – Он сюзерен графа Роутса, а тот – сюзерен мастера Хэмилтона, и, когда ты выйдешь за мастера Хэмилтона, и ты, и твой Грэнмьюар, и твой ларец окажутся во власти моего сына. Вот тогда и посмотрим, что скажет королева.
– Что скажет королева о чем?
Эти слова произнес мелодичный голос с французским акцентом, все еще немного запыхавшийся от долгого смеха. Я подняла голову и увидела королеву, стоящую в дверях опочивальни новобрачных на несколько ступенек выше, чем находились мы трое: Рэннок Хэмилтон, леди Маргарет и я. За ее спиной, блистая золотым шитьем и драгоценностями, толпились придворные кавалеры и дамы. От всех их веяло сладострастием брачной ночи; глаза дам глядели томно, губы были полуоткрыты. У мужчин же, напротив, был голодный, хищный вид.
Я пришла в себя первой.
– Мадам! – вскричала я. – Помогите!
Леди Маргарет отпустила мои локти и обняла меня, точно нежная, заботливая мать.
– Я с тобой, дорогая, – сладко проговорила она. – Тише, тише, не плачь!
От окутывающего ее смрада арума кукушечного у меня закружилась голова.
– Я не плачу, – сказала я. Неужели королева не понимает, что здесь только что происходило? – Сейчас же отпустите меня!
– Когда я их увидела, она была в объятиях мастера Хэмилтона, мадам, – промолвила леди Маргарет. Ее голос словно доносился откуда-то издали. – Все это вино и веселье… Они с мастером Хэмилтоном играли в любовную игру с его ножиком, и что-то пошло немножко не так.
Я вырвалась из ее цепких объятий.