Читемо: Поэзия убийства

В последнем вагоне проводница уже собиралась захлопнуть дверь, когда незнакомец непринуждённо запрыгнул к ней в тамбур, даже не придержавшись за поручни. Его руки высвободились из карманов, чтобы поддержать равновесие, и одной из них он тут же приобнял начавшую что-то возражать женщину.

Поезд двигался, сотрясаясь колёсами на стыках рельс, его вагоны плыли мимо меня, открывая за окнами равнодушные взгляды пассажиров.

Последний вагон, всё ещё с незакрытым тамбуром, скользнул мимо моей коляски. Проводница стояла в нём, с безжизненным взглядом, держась рукой за поручень. Мужчина за её спиной заходил в вагон. Когда они поравнялись со мной, он кивнул мне, как старому знакомцу. Машинально кивнув ему в ответ, я заметил в его опущенной руке большой кривой нож.

Пропустив мимо меня поезд, сон смялся, как грязная бумага, и я проснулся под кислое послевкусие во рту и боль головы на мокрой от пота подушке.

***

Смерть должна быть тихой, безболезненной и теплой, как тепла вытекающая кровь.

Кровь — Божья роса. Она течет, пока тело свежо, и сохнет, когда оно увядает. Кровь прекрасна, как только может быть прекрасна роса утром, перед жарким душным днем. Кровь освежает, дает силы и вкус к жизни, своей работе, к семье. Кровь дает любовь и кров, власть и деньги. Кровь дает все.

Кровь прекрасна. Текущая кровь всегда лучше крови стоячей, как река всегда прекраснее заросшего болота.

Если тебе дано отнимать жизнь, неважно кем, Господом или иными существами, то дарить смерть тихо и безболезненно — признак искусства.

Проводница, женщина лет сорока, продолжала стоять у распахнутой двери вагона. Точнее, продолжало стоять её мертвое тело. Она умерла мгновенно — но её тело об этом ещё не знало.

Напор крови в сосудах медленно уменьшался, но выпрямленные ноги продолжали удерживать туловище в вертикальном положении. Слепые от смерти глаза уставились в темноту дверного проема, за которым проносился чахлый лес и железнодорожная насыпь.

Читемо восхитился мастерству машиниста поезда — настолько плавно тот стронул состав и набирал скорость. Так легко управлять мощным локомотивом способен не каждый. Уж Читемо-то знал.

Наконец, на повороте вагон слегка наклонился. Тело мертвой проводницы нырнуло в темноту, как прыгает в воду отчаянный пловец. Читемо не разглядел момента её удара о насыпь. Для него она исчезла в темноте так, будто чернота слизнула её и проглотила.

В его руке остался универсальный ключ, который он вынул из рук проводницы. Ключ все ещё хранил жар её тела.

Читемо обожал такие остатки жизни. Хозяин давно уже мертв, а тепло его все ещё здесь, у него в руках. Он прижал ключ к губам, а затем лизнул. Не смог удержаться. Придется потом взять его с собой, дабы не оставлять столь явных следов. Это не совсем важно — здешняя полиция не отличается рвением, в отличие от полиции того же Эйоланда. Тут всегда идут по пути наименьшего сопротивления и попутного решения собственных целей, связанных с конкуренцией.

Он протянул руку и закрыл дверь выхода из вагона, пока шум колес не перебудил пассажиров.

Войдя в вагон, Читемо ключом открыл дверь к спальному месту проводников, с трудом втиснулся туда, и прикрыл дверь обратно.

Наверное, её разбудил чужой запах. Когда люди долго живут рядом друг с другом, они, сами того не сознавая, чуют друг друга десятком разных способов — по шагам и по движению воздуха в том числе. И по запаху тоже.

Спавшая, когда он зашел, напарница нырнувшей в темноту проводницы заворочалась на своей кровати. Он положил руку ей на шею, и сжал. Взметнулись, словно щупальца, белесые в темноте руки, вцепившиеся ногтями в кожу его плаща. Тогда он сжал сильнее, услышав отчетливый хруст.

Заперев к ней дверь снаружи, он заглянул в слабо освещенный коридор купейного вагона. Никого, как и положено в купейном вагоне ночью.

В рабочей каморке проводников он полностью отключил свет в вагоне и прибавил отопление. Тех, кто не спит, сморит в течение получаса. Он бросил взгляд на часы — половина третьего ночи. Хорошее, прекрасное время для работы.

До следующего полустанка оставался ещё час. Он заварил себе чаю, насыпал побольше сахара, и покопался в шоколадках. Пошуршав обертками, остановил свой выбор на банальном сникерсе. Единственное, что не приедается.

Глядя в окно, он не торопясь почаевничал, оприходовав три стакана. Шоколадку, правда, съел всего одну.

Сполоснув стакан, он машинально погладил лысину, и вынул из кармана нож. Хищное кривое лезвие стальным когтем повернулось в сторону дверей. Неудобный в повседневной жизни, нож был идеально приспособлен только для разрезания упаковки и подрезания чьих-нибудь жил.