Чосер

Было произведено расследование, в результате которого с Чосера была полностью снята ответственность за пропажу денег. Один из грабителей, Ричард Бирлей, выдал своих товарищей за обещание быть отпущенным самому, но он не учел всей хитроумности законников. Один из обвиненных по делу стал отрицать свою причастность к ограблению и предложил решить дело поединком. В результате Бирлей был побежден и повешен, что может служить примером наличия архаических пережитков в том, что зовется “началом эры современного законодательства”. Другой обвиняемый, Томас Тальбот, известный также как “Брод” или “Броуд”, избег виселицы по причине своей грамотности; он вымолил себе должность писца и в качестве исправительных работ был определен в Иорк под начало архидьякона для ведения у него бумажных дел. Вероятно, второй из обвиняемых, Уильям Хантингфилд, тоже был помилован клиром (ввиду своей грамотности) и потому отправился не на эшафот, а в тюрьму Маршалси. Возможность подобного судебного решения является доказательством огромного социального преимущества грамотности в эпоху, когда и Чосер устным декламациям перед придворной публикой начинал предпочитать относительную камерность и уединенность книжного мира.

Не простым совпадением видится нам и то, что и года не пройдет после этих ограблений, как Чосер покинет свой кабинет смотрителя. Он мог предполагать трудоемкость своей должности, но вряд ли предвидел опасности, с ней связанные. Несомненно, что в его решении покинуть пост известную роль сыграла постоянная занятость; его могло раздражать отсутствие времени, необходимого ему для письма, особенно в период, когда он начал свой большой труд – “Кентерберийские рассказы”.

Однако высказывалось и предположение, что покинуть пост его попросили ввиду проявленной им неспособности исполнять обязанности на должном уровне, и предположение это небезосновательно: первая же бухгалтерская проверка его дел показала перерасход двадцати с лишним фунтов. Сменивший его на должности Джон Гедни, был усердным чиновником и, как свидетельствуют документы, выполнял свои обязанности с большим рвением и тщанием, нежели Чосер.

К этому времени относится написанное Чосером небольшое стихотворное послание:

И если хочешь с легким сердцем ношу скинуть,Моли, чтоб благородный друг

Добыл тебе иное дело,Достойное тебя…

Как верный слуга короны, Чосер, однако, награждается синекурой; в том же году он становится помощником лесничего в лесу Норт-Петертона. Трудно представить себе Чосера лесником, но это и не нужно: указанные земли были спорными, шло судебное разбирательство, и так как Чосер был хорошим знакомым обеих сторон, то скорее всего его обязанности тут сводились к роли арбитра в споре и примиряющего сторон. Мастерство его в таких делах было достаточно известно.

И все же по прошествии двух лет бурной деятельности он вступил теперь в период полу-отставки. Вместе с должностью смотрителя королевских работ он утратил большой доход и, видимо, должен был ужаться с личными расходами. Он все еще получал 10 фунтов годового содержания, пожалованного ему Джоном Гонтом, а в начале 1392 года был награжден еще десятью фунтами от имени короля “pro regard et bono servicio”[21]. Возможно, королевскому двору стало известно о его стесненных обстоятельствах. Большие суммы смотрительского жалованья, которые задолжало ему казначейство, тоже после некоторой задержки были ему выплачены. Но и после того он вынужден был прибегать к денежным займам, и по крайней мере об одном таком займе мы можем говорить определенно: летом 1392 года он занял 26 шиллингов 8 пенсов на срок в одну неделю. Столь краткий срок займа, странный в практике профессионального ростовщика Генри Мофилда, в настоящее время объяснен быть не может, но он служит подтверждением того, что по тогдашним меркам Чосер в этот период не может быть причислен к людям богатым. В последующие годы его также не раз привлекали к суду за мелкие долги, однако не стоит думать, что это каким-то образом умаляет его достоинство: система долгов и займов была прочно укоренена в культуре позднего Средневековья, и долги были там в порядке вещей. Чосер находился тогда еще в периоде поздних зрелых лет, но в отличие от более жизнелюбивых его героев, персонажей “Кентерберийских рассказов”, не помышлял уже ни о женитьбе, ни о любви. В одном из своих лирических стихотворений того времени, названном им “Безжалостная красотка”, поэт с прелестной иронией говорит о своем вновь обретенном целомудрии: