Чрезвычайные происшествия на советском флоте

Главный камень преткновения для тех, кто не приемлет саблинского вызова, в том, что он нарушил военную присягу. Нарушил её, ибо арестовал командира, взял командование кораблём и перестал подчиняться приказам вышестоящих начальников. Да, всё это так. И тут есть о чём подумать. Но вот что удивительно. Газета «Красная Звезда», та, что не раз бичевала Саблина посмертно, воздавая дань декабристам, воспевая их мятеж на Сенатской площади, утверждает устами своего публициста:

«Русские офицеры… честь свою ценили выше, чем присягу» (26 декабря 1990 года).

Значит, получается так, что русским офицерам можно было ценить свою честь выше, чем присягу, а советским — нельзя. Я вообще против искусственного разделения русской дореволюционной армии и современной. Но это особый разговор. Здесь же хочу напомнить, что и ныне лучшие офицеры честь свою ставят превыше всего. И капитан 3-го ранга Саблин — из их числа.

Из конспектов Саблина:

«Человек может и часто должен жертвовать своей жизнью, но не личностью. Жертва есть условие реализации личности». Ник. Бердяев.

«Большинство людей умирает, достигнув 20–30-летнего возраста. Перешагнув этот рубеж, они превращаются в собственную тень». Ромен Роллан.

Поступок Саблина кажется нам случайным броском героя-одиночки лишь на фоне нашего общего неведения о том, что все семьдесят лет партийной диктатуры борьба против неё не прекращалась. Ещё не написана история этой борьбы. И как бы историки-наёмники ни трактовали эту борьбу, ни наклеивали на неё пёстрые ярлыки правых (левых) мятежей, она тем не менее шла до самых последних дней, и дело Саблина — это закономерный, неслучайный эпизод в череде.

Да, он не отбросил коммунистическую фразеологию, но не потому, что фанатично верил в лучезарное завтра по Марксу—Энгельсу—Ленину, а потому, что надеялся, что матросы, офицеры, все советские люди пойдут за ним скорее и вернее, если ему не придётся ломать привычный им стереотип мышления, если он не даст повода сразу же заклеймить себя тавром антикоммуниста, которое повлечёт за собой весь набор идеологических ярлыков: антисоветчик, пособник империализма, вплоть до агента спецслужб.

С позиций истинного коммуниста, борца за неискажённое Учение он был менее уязвим со стороны идеологической инквизиции.

Так я думаю о Саблине теперь, прочтя его дневники, конспекты, письма, выслушав рассказы о нём его друзей и близких. Впрочем, вполне допускаю, что он мог искренне верить в справедливость марксизма-ленинизма, незамутнённого кровавой практикой ВКП(б) — КПСС. В любом случае для него важнее всего было публично уличить партийных бонз в чудовищном расхождении их слов с их делами.

Сомнение в коммунистической убеждённости Саблина высказал и генерал Борискин: «Скажу, что Саблин свои преступные действия только прикрывал коммунистическим призывом, а на самом деле готовил себя в военные диктаторы вроде генерала Корнилова или адмирала Колчака».

Оставим Колчака и Корнилова на совести генерала. Однако возьмём в толк, что Саблин, как и все мы, воспитывался на беспрестанном воспевании революционного насилия. Вспомним фильм «Броненосец „Потёмкин“»: матросы, разъярённые недоброкачественным борщом, выбрасывают офицеров за борт и в конце концов уводят боевой корабль в чужую страну. Все они — беззаветные герои. Откроем любую книгу по истории русского флота. Бунт на крейсере «Память Азова»: матросы, недовольные всё тем же борщом, берут на штыки командира корабля, убивают кувалдой инженера-механика, стреляют в только что назначенных на корабль девятнадцатилетних, ни в чём не повинных мичманов и, конечно же, зачисляются нашими историками в герои. Матросы «Авроры» убивают своего командира — их портреты на музейных стендах. Примерам несть числа. И потому удивление — «Как подобная мысль могла прийти в голову советскому офицеру?!» — лицемерно.

Выступление Саблина похоже на акт политического терроризма. Но это чисто внешнее сходство. Ибо Саблин полагался в своём выборе не на силу корабельного оружия, а на силу факта самого выступления. Человек попытался дать сигнал аварийной тревоги на всю страну, замкнув провода своим телом, своей жизнью. Сигнал, запоздавший на полтора десятилетия. И те, кому был выгоден «сон разума» миллионов, его расстреляли. И сделали это так тихо, что звук выстрела не разбудил нас, благостно спавших…

Кое-кто из осторожных комментаторов усмотрел в выступлении Саблина чуть ли не попытку военного переворота. Да полноте!

Был в старом русском флоте обычай: команда, горячо не согласная с чем-либо, становилась во фронт и не расходилась до тех пор, пока не придёт командир и не выслушает её обиды. Это называлось «заявить претензию». Нечто подобное намеревался сделать и Саблин: «стать во фронт» и на виду города Ленина «заявить претензию» на чудовищную неправду нашей жизни, на искажение ленинских идей, на самоуправство брежневской элиты…