Что лучше денег?

Уилбур подошел к стойке бара, наскоро проглотил виски и двинулся к выходу, опять помахивая руками и прищелкивая пальцами в такт музыке.

Когда темноволосая девушка вышла из раздевалки в дождевике поверх вечернего платья, я взял шляпу и плащ и направился к выходу.

Следуя за ней по пятам, я вышел в темноту и остановился у края тротуара, делая вид, что ловлю такси. Девушка удалилась торопливым шагом. Я увидел Уилбура, который ее ожидал. Девушка подошла к нему, они быстро пересекли улицу и свернули в переулок.

Я пошел следом, держась в тени. На повороте я остановился и осторожно выглянул из-за угла, успев увидеть, как они вошли в подъезд многоквартирного дома и скрылись из виду.

Я не знал, сколько он там пробудет, но решил, что вряд ли он останется на ночь. Я занял позицию в темном подъезде напротив и стал ждать.

Через полчаса я увидел, как он спускается по лестнице и выходит на улицу.

Следить за ним было нетрудно. Он ни разу не оглянулся и шел ленивой походкой, громко насвистывая и время от времени выделывая ногами антраша.

Наконец, он вошел в третьеразрядную гостиницу в районе набережной. Я остановился и смотрел сквозь стеклянную дверь, как он снял ключ с доски и стал подниматься по крутой лестнице, пока не исчез из виду.

Отступив на несколько шагов, я прочитал вывеску: «Гостиница — ресторан Андерсона». Затем быстро дошел до конца улицы, взял такси и вернулся в свою гостиницу.

Сколько он там пробудет, одну ночь или больше? Теперь, когда я знал, где он находится, я не имел права его упускать.

И даже в тот момент я все еще колебался. Только мысль о Сарите и необходимость срочно спасать деньги укрепили мою решимость.

Я вошел в телефонную кабинку в холле, отыскал гостиницу Андерсона в справочнике и набрал номер.

Через некоторое время я услышал голос девушки:

— Да? Вам чего?

Я глубоко и медленно вздохнул. Мне стоило больших усилий не положить трубку.

— У вас там живет такой невысокий малый в очках, — сказал я, стараясь говорить грубым голосом.

— Ну и что? — Голос девушки звучал настороженно. — Кто это говорит?

— Друг. Позови его к телефону, сестрица, и поторопись!

— Если вы его друг, как его зовут?

— Ты много говоришь. Позови его к телефону.

— Ладно, подождите, — сказала она с неожиданной скукой в голосе.

Пока я стоял в душной кабинке, прижав трубку к уху, прошло долгих пять минут. Потом я услышал, как девушка раздраженно сказала:

— Почем я знаю кто? Говорю тебе, не знаю. Сам спроси. — Внезапно она завопила от боли. — Ах ты, крыса поганая! Убери свои грязные лапы!

Я услышал, как взяли трубку.

— Да? Кто это?

Я представил себе, как он там стоит, поблескивая очками, с выжидательным выражением на жестоком белом лице.

— Уилбур?

— Ну, я Уилбур. Кто это?

Я сказал, четко и медленно выговаривая слова:

— Вчера вечером я видел Риму Маршалл.

Я услышал, как он с шипением втянул в себя воздух.

— Кто вы?

— Неважно. Вас интересует, где она? — Лицо у меня покрылось холодной испариной.

— Да. Где она?

— Я пришлю вам ее адрес через два дня — утром в пятницу, и деньги, чтобы доехать туда, где она находится, — сказал я. — Никуда не уезжайте до пятницы.

— Кто вы, черт возьми? — заорал он в трубку. — Вы ее дружок?

— Похож я по разговору на ее дружка? — сказал я и повесил трубку.

II

Рано утром я позвонил из своего номера в клинику доктора Циммермана. Сестра сказала, что доктор хотел бы поговорить со мной. Могу ли я подождать?

Когда доктор взял трубку, голос его звучал бодро.

— У меня для вас хорошие вести, мистер Холлидей. Состояние вашей жены стабильно улучшается. Она вышла из коматозного периода, и я думаю, через пару дней вы сможете ее увидеть. Нам надо будет подумать насчет второй операции. Когда вы возвращаетесь?

— В пятницу. Я позвоню вам, как только приеду. Вы действительно считаете, что худшее позади?

— Я в этом уверен. Если вы придете в клинику в субботу, вы ее, возможно, увидите.

Я сказал, что обязательно приду, поблагодарил его и повесил трубку.

Известие, что Сарите гораздо лучше, вывело меня из состояния депрессии. Моя решимость избавиться от Римы опять пошла на убыль.

Возможно, в субботу я увижу Сариту. И буду стоять у ее кровати, зная о том, что совершил преднамеренное убийство. Что я почувствую, когда встречусь с ней глазами? Увидит ли она в моих глазах вину?

Я встал и начал ходить по комнате из угла в угол. Какое, в сущности, имел я право лишать Риму жизни? Я уничтожал ее только для того, чтобы спасти себя от газовой камеры или от тюрьмы. Смогу ли я остаться самим собой, если на моей совести будет убийство? Этот вопрос не давал мне покоя.

Есть ли другое решение? Допустим, я отказался платить — что тогда? Я верил, что она пойдет в полицию, и меня арестуют. Что ждет Сариту без меня? Правда, у нее останутся мои деньги, но как она будет жить, одинокая и беспомощная?

Я пытался быть честным с самим собой. Для чего я собирался избавиться от Римы — чтобы спасти себя от тюрьмы или чтобы не оставлять без помощи Сариту? Я не мог ответить на этот вопрос, но я твердо знал, что Сарита нуждается во мне, и я твердо знал, что Римина жизнь гроша ломаного не стоит.