Отвинтив круглую ручку одного из кранов, я сую в образовавшееся отверстие авторучку. Ничего. Отвинчиваю другую и повторяю операцию. Раздается слабый щелчок, и бетонная стена медленно и бесшумно отодвигается в сторону, открывая вход в бункер.
Мы входим. Ральф нащупывает выключатель, и помещение заполняется тусклым красноватым светом – чересчур слабая лампочка. Свет хотя и тусклый, но его вполне достаточно, чтобы в глубине бункера разглядеть внушительную стальную дверь сейфа, встроенного в стену.
Я с интересом наблюдаю краешком глаза за поведением американца. Характер тут сказывается или выучка, но лицо его сохраняет совершенно спокойное выражение.
– Давайте ключ, Лоран.
– Сперва негативы, Бэнтон.
Он запускает в карман руку, достает миниатюрную кассетку и подает мне.
– Надеюсь, здесь засняты не старые газеты…
– Можете проверить.
Я проверяю с помощью увеличительного устройства, потом прячу негативы и достаю ключ.
– Вместе с копиями, – напоминает Бэнтон. Передаю и копии.
Американец идет в глубь бункера и, заметив, что я следую за ним по пятам, предупреждает:
– Смотреть можете, но руками не трогать.
Сунув ключ в замок, он дважды поворачивает его и без особых затруднений открывает тяжелую дверь. Внутренность сейфа достаточно освещена, чтобы мы могли увидеть стоящие там два небольших чемоданчика. На каждой полке по чемоданчику, и ничего больше.
В этот момент я слышу какое-то едва уловимое щелканье позади нас. Оборачиваюсь и глазам своим не верю: бетонная стена медленно возвращается на исходную позицию, и мы оказываемся заживо погребенными. Перед тем как ей окончательно закрыться, я вижу в просвете худенькую фигуру беспомощной Виолеты, прочно стоящей на обеих ногах, без малейших следов гипсовой повязки.
Взгляд американца тоже обращен в ту сторону. У нас на глазах бетонный бункер неожиданно превратился в нашу гробницу.
Я приближаюсь к злополучной стене. Не затем, конечно, чтобы отодвинуть ее руками, а в надежде найти какой-нибудь рычаг, который, возможно, позволил бы изнутри привести ее в действие. Увы, ничего подобного я не нахожу. Манипулировать можно лишь с внешней стороны.
– Это вы виноваты, Лоран, – бормочет американец, бессильно прислонясь к стене и не считаясь с тем, что она вся покрыта толстым слоем пыли. – Если бы мы связали ее покрепче и сунули в ее лживый рот какую-нибудь тряпку, мы бы теперь не знали забот.
Он замолкает, сознавая всю бессмысленность своих упреков, и теперь уже без всякого желания снова возвращается к стальной кассе.
– Давайте хоть посмотрим, что там в них. Тем более что времени у нас много. Вполне достаточно. Пока не кончится кислород и пока мы не подохнем тут от удушья.
Ральф вытаскивает один из чемоданчиков, ставит на бетонный пол и открывает. Я не приближаюсь, поскольку и отсюда нетрудно разглядеть содержимое: разные изделия из золота, золотые украшения, монеты – словом, вещи, какие каждый обыватель обычно хранит в самом укромном месте, только тут их много, очень много.
Наскоро порывшись в этой сокровищнице, американец приходит к заключению:
– Брильянтов нет…
– Неужто вам этого мало?
– В данный момент в создавшейся ситуации этого мне больше чем достаточно, – отвечает Ральф. – Но брильянтов нет…
Он небрежно отодвигает ногой чемоданчик и вытаскивает другой. Та же картина: безделушки из желтого металла, от которого так мало проку, но который люди привыкли считать таким драгоценным. Плюс несколько дорогих украшений в бархатных и кожаных коробочках. Но в одной из них не просто украшения.
– Брильянты!..
Голос американца полон меланхолии – мне кажется, он предпочел бы вовсе не находить их. Потому что теперь, когда он их нашел, ловушка, в которой мы оказались, вероятно, представляется ему еще более чудовищной и зловещей.
Я подхожу ближе: надо бы и мне взглянуть на эти пресловутые брильянты. Тем более что, как говорит Ральф, времени у нас много. Более чем достаточно.
Камни лежат на темном бархате и, хотя освещение плохое, при малейшем движении искрятся всеми цветами радуги.
– Они и в самом деле исключительные, – констатирует
Бэнтон.
Закрыв коробочку, он порывается сунуть ее в карман, обнаруживая этим жестом древний рефлекс собственника.
Но потом все же небрежно бросает ее обратно в чемоданчик.
– Как, по-вашему, какой толщины может быть этот бетон? – спрашивает он, осматривая стены.
– Не менее одного метра. А потолок наверняка около двух. Передвижная стена, конечно, намного тоньше – какие-то полметра, сущий пустяк.
– Словом, ори, пока не лопнешь, и никто тебя не услышит, – обобщает Ральф.
– А кто бы обратил внимание на ваш ор? Милосердная
Виолета, запершая нас, чтобы мы тут сгнили и чтобы потом свободно распорядиться наследством? Или ваши люди, которые – прошу прощения, Бэнтон, – до такой степени глупы, что, увидев пустой подвал, тут же уедут, довольные своей наблюдательностью.
– Оставим это. Скажите лучше, на сколько времени нам хватит воздуха?