Что может быть лучше плохой погоды. Тайфуны с ласковыми именами

Он снова осматривает оценивающим взглядом помещение. Бункер напоминает комнату размером примерно четыре на четыре. Для убежища вполне достаточно, но если судить о нем как о резервуаре воздуха, то это, конечно, мизер. Во-первых, высота потолка – метра два, не более. Во-вторых, это помещение, вероятно, очень давно не открывалось, воздух застоялся, и если в нем все же есть немного кислорода, то лишь благодаря тому, что непродолжительное время стена была отодвинута. Если кислород и проник сюда, то в плачевно малой дозе.

– Проблемы удушья меня никогда не занимали, – признаюсь я. – Но, учитывая жалкую кубатуру этой дыры и тот факт, что в воздухе и сейчас кислород почти отсутствует, нетрудно предсказать, что уже через несколько часов мы будем дышать окисью углерода собственного производства. Так что и за остальным дело не станет.

Ральф стоит, опершись спиной о стену, больше не заботясь о том, что испачкает костюм, и вдруг начинает медленно сползать на пол. Первое время мне кажется, что он поддался малодушию. По крайней мере до тех пор, пока я не услышал его смех. Совсем негромкий и невеселый смех, но от этого смеха у него трясутся плечи, и сдержать его он не в состоянии. Наконец взрывы мрачного веселья становятся все более редкими и к Ральфу возвращается дар речи:

– Ха-ха… Вы только подумайте, Лоран… Я побывал в

Гвинее и Гватемале, в Панаме и Конго. Я побывал там, где стреляют из-за угла, убивают не моргнув глазом… Верно, стрельба – не моя стихия, я уже говорил… Моя специальность – проверять и оплачивать счета, но я столько раз рисковал собственной шкурой и был на волосок от смерти… и всякий раз мне удавалось уцелеть. Да, после всех испытаний я уцелел, чтобы оказаться здесь, в этом городе… Ха-ха… чтобы какая-то дурочка, жалкая гимназистка из числа этих, недоразвитых, ха-ха, порешила меня…

Он замолкает, словно его вконец истощил приступ странного веселья, от которого мурашки бегут по коже, и постепенно к нему возвращается привычная флегматичность.

– Все же не так уж плохо умереть в двух шагах от этих брильянтов, – бросаю я.

– Брильянты исключительные!. – машинально произносит Бэнтон.

– Чистый углерод, – добавляю я.

– Мы с вами тоже не что иное, как набор химических элементов, – замечает американец. – Все зависит в конечном счете от структуры и соотношения.

– Чистый углевод, – повторяю.

– Пусть будет так. Но за этим углеродом скрываются горы долларов.

– А как бы вы их использовали?

– Откуда я знаю? Как-нибудь использовал бы, будь у меня возможность унести ноги и скрыться в неизвестном направлении. Но я профессионал и прекрасно понимаю, что это невозможно, а если бы даже оказалось возможным,

то пришлось бы до конца своих дней жить в непрестанном страхе – нет, помилуй бог. Такова система, Лоран. Однажды попав в нее, выйти не пытайся.

– Тогда зачем они вам, эти камни?

– Просто так: поместить в сейф в каком-нибудь банке.

Все-таки какая-то гарантия…

– Гарантия чего?

– Да отстаньте вы с вашими вопросами, – бормочет

Ральф. – Надоели вы мне.

– Надо же находить способ убить время, Бэнтон. Если мы сможем убить время, все окажется легче…

– Я не против. Убивайте. Только не так. Не этими идиотскими вопросами. Попробуйте ходить на руках. Или свистеть – меня это будет меньше нервировать. Или спойте что-нибудь…

– А ведь иные в этот час поют… И играют… Оркестр в

«Мокамбо» еще не выбился из сил…

– Да, играют, и поют, и наливаются шампанским, распутничают, занимаются групповым сексом, обжираются мясом, заливая его бургундским. Треплются о том, где лучше провести отпуск, на Багамских островах или на

Бермудах… – неторопливо излагает он, как бы припоминая, чем еще могут заниматься люди. – А вот грязную работу предоставляют Бэнтону и ему подобным, и то, что

Бэнтона этой ночью заметут либо он сам задохнется в каком-то подвале в собственных испарениях… никакого значения не имеет, это заранее предусмотрено, как неизбежная утруска, словом, это в порядке вещей, об этом даже не принято думать…

Он замолкает, словно желая перевести дух, и я тоже пытаюсь перевести дух – мне не хватает воздуха, или я воображаю, что не хватает. Я чувствую, как в голове снова начинается та отвратительная боль, с которой я проснулся под вечер в отеле «Терминюс».

Под вечер в отеле «Терминюс» – сейчас все это мне кажется чем-то очень далеким, почти забытым, чем-то из

Ветхого завета… И Флора, и мосье Арон…

Проходит время. Может, час, а может, больше. Не желаю смотреть на часы. К чему на них смотреть, когда знаешь, что тебе больше нечего ждать, кроме… И мы молчим, каждый расслабился, каждый занят своими мыслями или пытается прогнать их.