Он остановился перед мужчиной с меткой фейри, когда мужчина-сидхе наконец успокоился и перестал хлопать руками по палаткам. Он подошел к Калдрису и положил тяжелую руку ему на плечо. Движение было таким знакомым, так похожим на дружеское, каким оно на самом деле не было, что я скривилась. Зная, что Октавиан ненавидел Калдриса из-за благосклонности королевы, которой они служили, я понимала, что означало это движение. Вопиющее неуважение, призванное действовать Калдрису на нервы. Но моя половина лишь бесстрастно смотрела на Октавиана, не выказывая ни намека на эмоции, и потому у мужчины-сидхе не осталось иного выбора, кроме как отказаться от своих бесполезных попыток его рассердить.
Волосы Октавиана ниспадали ниже плеч и имели почти человеческий каштановый оттенок, который был повсеместно распространен в Нотреке, если бы не яркие медные пряди, сверкавшие на утреннем солнце. Черты лица были утонченными, щеки казались впалыми на фоне четких угловатых линий. Его натура была всеохватывающей, но казалась призрачной, ему не хватало грубой красоты Калдриса. По шее вилась красная метка.
Одежда на нем была полностью черной, сильно контрастируя с кожей цвета сепии. Имельда слегка подтолкнула меня локтем в бок, заставив оторваться от разглядывания нового персонажа. Смотреть, как он шел вдоль шеренги, сцепив за спиной руки, было больно. Поза у него была непринужденной, как будто его нимало не заботил тот страх, который он вызывал у других.
Если бы меченые не доказали своим поведением, что не заслуживают моего сострадания, я бы, наверное, даже пожалела их. Они не подозревали о змéе, который проскользнул в их компанию, захватив то, что они назвали бы Тартаром, и превратив его в преисподнюю мучений.
Он продолжал самодовольно вышагивать, пока не увидел Имельду, и его легкое чванство исчезло.
– Ну здравствуй, маленькая ведьма, – сказал он, и мне понадобились все мои силы, чтобы остаться на месте.
Когда Холт называл Имельду ведьмой, это звучало шутливо, немного игриво, напоминая прелюдию перед сексом. Но то, как произнес это Октавиан, сочилось оскорблением, и неуважение буквально ядом капало с его языка.
Имельда стояла рядом со мной, не двигаясь, но я почувствовала момент, когда она подняла свой взгляд, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
– Привет, сосунок, – ответила она ледяным и безразличным тоном одновременно. – Какой позор, что за прошедшие века от тебя так и не удалось избавиться.
– Меня не так-то просто убить, – с насмешкой ответил Октавиан, наклоняясь вперед, чтобы коснуться губами уголка рта Имельды.
Она даже не вздрогнула, позволив ему прикоснуться к себе, но на лице у нее не отразилось ничего, кроме скуки. Холт сделал шаг в сторону сцены, за которой наблюдал, стоя в конце шеренги, но, кажется, в последний момент осадил себя в замешательстве, с недовольным выражением на лице, глядя на которое я получила истинное удовольствие в нынешних обстоятельствах. Когда Октавиан наконец выпрямился в полный рост, он ухмыльнулся Имельде.
Она склонила голову набок, в замешательстве нахмурив брови.
– Да неужели? – спросила она.
Ни одна часть ее тела даже не дернулась: ни рот, ни руки, которые она держала прижатыми к бокам. Но в ответ из горла Октавиана вырвался странный сдавленный звук. Он вскинул руки к горлу, вцепившись ногтями в шею, и упал на колени. Я с ужасом наблюдала, как краснеет его лицо.
– Что с тобой? Ведьма ухватила тебя за язык?
Имельда смотрела на него сверху вниз, повернув голову в сторону и наклонившись вперед, как будто прислушиваясь и пытаясь понять, что он пытается сказать.
Он внезапно закашлялся, и на лицо к нему вернулась краска, когда он начал хватать ртом воздух.
– Ты… гребаная сука… – начал он.
– Я бы могла сказать, что ты забыл слова из-за недостаточного притока кислорода к мозгу, но давай будем честными. У тебя никогда не было мозга. Никогда, – пробормотала она, глядя на него сверху вниз, как будто он был маленьким грустным щенком.
– Маб тебя убьет. Ты не сможешь так легко избавиться от меня. Она заставит тебя заплатить за это, – запротестовал он, начиная подниматься на ноги.
Имельда провела пальцем по его лбу, лишь слегка толкнув, но он все равно снова рухнул на землю.
– Ты нужен ей живым, но я сильно сомневаюсь, что ее будет волновать, если я, пока мы следуем в Альвхейм, отщипну от тебя несколько кусочков, да? – спросила она, вращая пальцем у него по лбу и прорезав ногтем кожу.
Из пореза начала сочиться кровь, растворяясь, как только касалась воздуха.
– Сидхе всегда будет сидхе. Вы не меняетесь и не развиваетесь, а мы, ведьмы, меняемся. И я уже не такая маленькая, Октавиан. Тебе было бы полезно помнить об этом.
– А как ты вообще здесь очутилась? Разве ты не должна отсиживаться в забытой богами дыре вместе со всеми своими собратьями, скрываясь от гнева королевы Воздуха и Тьмы за ту роль, которую вы сыграли в краже ее дочери? Она убьет вас всех, если найдет, – сказал он наконец, вставая на ноги.
Октавиан провел большим пальцем по ране на лбу, нанесенной Имельдой, и перевел взгляд с Фэллон на меня.