Что посеешь...

— Правильно... в общем! — сказал дед. — И многие другие ценные признаки в них есть. Короче — необходимо разыскать в посевах культурных пшениц экземпляры тритикум, чётко записать: где, когда и сколько, собрать коллекцию, пронумеровать! Пальмова спрашивает меня: «Поедете?» Я говорю: «С огромнейшим моим удовольствием!»

И пожалуй, эта поездка по Закавказью — одно из счастливейших воспоминаний моей жизни! Во-первых, сказочная вокруг природа: горы, водопады, пальмы, а главное — интереснейшая работа, к которой я всю жизнь стремился!

— Повезло! — Я с завистью посмотрел на деда.

— Что значит «повезло»? — заворчал дед. — Двигаться надо и знать, чего именно ты в жизни хочешь, тогда «везение» твоё хотя бы будет знать, в чём тебе помогать... А если ты всю жизнь на печи пролежишь, то всё твоё везение, — дед усмехнулся, — будет заключаться в том, что ты, с лежанки спрыгивая, будешь ногами прямо в валенки попадать! Другого ничего «везение» твоё для тебя сделать не сможет, раз ты сам не знаешь, что надо тебе!

— Понятно, — вздохнул я.

— Ну, а я всю жизнь двигался, работал, поэтому и «везение» у меня было таким же активным, как я, — сказал дед. — Ну, в чём ты хочешь, чтобы тебе повезло?

— Не знаю... пока! — подумав, ответил я.

— Пора бы уже и знать! — проговорил дед. — А вообще-то, не такая уж это лёгкая поездка была, как представляется тебе. Жара, во-первых, страшенная! — Дед сморщил лицо. — Какие-то мухи огромные, кусачие — настоящие звери. И главное, бездорожье, то и дело машину на себе приходилось тащить. И машина сама — хоть и «форд», хоть и знаменитому академику принадлежала — расхлябанная, зашарпанная, разбитая, то и дело ломалась: загонял Вавилов её, где только он на ней не побывал. Так что для того, чтобы «везение» осуществить, иногда приходится все силы свои выложить! А маршрут долгий был, трудный. Сейчас помню несколько только пунктов: Евлах... Закаталы... Не слыхал про такие?

— Нет, — ответил я.

— Видишь, ты даже не слыхал, а я там бывал! — хвастливо проговорил дед. — Помню, приехали мы в Закатальский заповедник. Въезд туда запрещён был, но нас по вавиловской записке туда пропустили. Какие, брат, растения там! Ну, скажем, банан, с огромными его листьями, запросто по дворам растёт вроде нашего лопуха. Но нам нужны были посевы пшениц, а в них — наша неказистая тритикум персикум. Сначала мне Пальмова показала её, потом я быстрей всех начал её находить, больше всех образцов собрал. Глаза у меня молодые были, зоркие. Да и сейчас у меня зрение ещё в порядке, очки надеваю, когда только мелкий шрифт!..

— Ну вот, расхвастался! — проговорил я.

— А чего ж не похвастаться, когда есть чем? — Дед победно выкатил грудь и оскалил мелкие острые зубы.

— Ладно, ближе к делу! — сухо проговорил я. — Сильно отличается эта тритикум от обычной?

— Во всяком случае, опытному взгляду разница сразу видна, — тоже переходя на сухой научный тон, ответил дед. — Главное отличие — из каждого цветка её не одна ость торчит, а две!

— На каком таком цветке? — удивился я.

— А ты не знаешь разве, что пшеница цветёт, — как, впрочем, и любое другое растение? Сначала цветок, опыление, а потом уже и плод, в данном случае — зерно. И у тритикум

из каждого цветка два усика торчат — по этому признаку сразу и находят её. Ну и колосок у неё нежный, тонкий, такой слабой метёлкой свисает. Такое вообще характерно для диких и полудиких видов. Это потом уже, путём долгой селекции, вывели пшеницу с большим колосом, а у диких предков жидкий был колосок. У него единственная задача была — рассеять вокруг немножко своих семян, и небольшого количества зёрен ему хватало. Человека ещё кормить при этом — такой задачи у природы вовсе не было, это человек уже сам заставил природу себе служить!

До сих пор собранная нами тогда коллекция в ВИРе хранится. Иногда зайду, посмотрю — молодость вспомню. Хорошо, даже запах сохранился тех полей. Вдохну — и словно в молодость возвращаюсь!

Возле Закаталы, вспоминаю ещё, каким-то князем были посажены многорядовые аллеи грецкого ореха, целыми мешками люди собирали, на ишаках увозили, и я тогда тоже грецких орехов поел на всю жизнь. Любишь грецкие орехи?

— Издеваешься, да?

— Ну почему? Особенно-то много я их не ел ни до этого, ни после, — но в тот день уж я их наелся! — Дед, зажмурив глаза, погладил себя по животу.

— Ладно, хватит об этом! Ты лучше о трудностях расскажи, чтобы воспитывать меня! — съязвил я.