Что скрывает снег

Миллер встал задолго до рассвета. Он велел приготовить кофе, и, не зажигая огня, устроился в кресле напротив телефонного аппарата – прибора, позволявшего передавать голос на большом расстоянии. Во всем городе таких имелось лишь три. Один – у Миллера, другой – в резиденции генерал-губернатора, и третий – у купца Перова-старшего.

Как ни странно, но инженер Романов, который установил эти хитрые приспособления, не озаботился тем, чтобы оснастить ими собственный дом.

Аппарат молчал. Обещание оставалось неисполненным.

Стрелки настольных часов отмерили четверть круга прежде, чем Миллер приставил трубку аппарата к уху в надежде, что ветер оборвал провода. Но нет – щелчок, и заспанный охрипший женский голос где-то вдалеке отозвался морским приветствием:

– Алло!

Миллер повесил трубку на рычаг. Он просто отправится в почтовое отделение и телеграфирует. Напомнит об обещании.

Время, конечно, уходило, но его по-прежнему оставалось достаточно для исполнения первоначального плана.

Вошла прислуга – уголовница, конечно, как и у всех, но с большим преимуществом: умненькая и расторопная, она и прежде нанималась горничной.

За годы в городе у Миллера установились с ней панибратски-приятельские отношения – никак невозможные и даже мысленно недопустимые на минувшем месте службы архитектора в Москве.

Девушка ловко отворила дверь, удерживая в одной руке – поднос, а в другой – лампу.

– Ваш кофей, Лександр Степаныч!

Поставив предметы на стол, она с неодобрением посмотрела на безжизненный телефонный аппарат.

– Прогневали мы господа, Лександр Степаныч.

– Оставь, Маруся, – Миллер сделал первый глоток.

Зелье, принесенное прислугой, мало напоминало привычный напиток, но, тем не менее, со своей задачей справлялось – согревало и пробуждало мысли.

– Прогневали, Лександр Степаныч, – упорствовала девушка. – Во храме не служат.

Миллер заинтересовался: он и впрямь несколько дней кряду за воем ветра не слышал колокольного звона.

– Как же так?

– Неужто вы и впрямь не знаете? – удивилась было девушка, но потом, вспомнила, что хозяин лишь в великие праздники посещал церковь. – Дак батюшка-то наш сгинул. Некому больше службы служить. А что, ежели он и до воскресения не возвернется? Где это видано, чтобы в воскресный день во храме Господа не почтили?

– Исчез, говоришь? А когда об этом узнали?

– Вчера не служили… И тот день не служили – стало быть, в тот раз.

Миллер задумался. Он догадывался, что исчез еще и кое-кто другой.

– Страшные дела творятся, Лександр Степаныч. У господина Романова вот дите тоже пропало. Вчерась я слышала, шедши мимо управы. А и каты те, беглые, грят, в лесах за околицей укрылись. А еще, грят, ямщика почтового тигра разорвала!

– Ты бы слушала все поменьше, Маруся… Люди многое говорят, а у страха глаза велики, – успокоительно предложил Миллер.

Прислуга указала на руку Миллера, затянутую покрасневшим куском фланели.

– Поранились, Лександр Степаныч? Может, мне сходить за фельдшером в управу? Дохтор-то опять запил.

– Не стоит. Я, пожалуй, сам выйду.

– В контору-то? Да лучше бы дома оставались, в экую-то пургу. Вас там совсем заметет, пока дойдете. Говорю же: прогневили мы господа.

– Нет, Маруся, не туда… Послушай-ка. Когда я выйду, то ты запри все засовы. А я велю Матвею, чтобы и снаружи дверь подпер.

Девушка посмотрела с пониманием.

– Конечно, как изволите, Лександр Степаныч.

***

Романов скручивал листы плотной бумаги в трубки и поочередно укладывал в основательный кожаный портфель. Он явно намеревался, несмотря ни на что, отправиться в контору.

– Не оставляй меня вновь! Не сегодня! – Елизавета схватила мужа за руку. В голосе слышались знакомые Романову интонации, грозящие приближением обострения недуга.

В Москве ее расстройство определили, как истерию. В прошлом году, возвращаясь из поездки в столицу, которую посещал по вопросам службы, Романов специально сделал остановку в белокаменной. Он решил обратиться за консультацией в психиатрическую клинику при университете. О ее новом директоре – прогрессивном, как сам Романов – профессоре Сербском, инженер был много и хорошо наслышан. Увы, он получил хоть и обстоятельнейший, но не особо обнадеживающий ответ. Профессор предполагал, что трудное рождение сына вызвало у Елизаветы серьезные изменения в психике, следствием которого стали мучающие ее воспоминания о пережитой боли. Они же, в свою очередь, провоцировали нервные приступы. Светило от медицины рекомендовало, как единственный выход, личный осмотр и лечение больной под наблюдением.

Расстроенный Романов уже выходил за ворота клиники, как его окликнул один из ассистентов профессора с предложением уединиться за пределами лечебницы и спокойно обсудить вопрос инженера. Они зашли в кофейню поблизости, и там новый знакомый, отрекомендовавшись учеником самого Зигмунда Фрейда, предложил в качестве лечения больной прогрессивный метод – массаж. Дама могла бы производить его самостоятельно с помощью нового прибора – по словам врача, крайне эффективного средства. Романов купил его прямо у ассистента.