Что-то гадкое в сарае

— Чертовски кошмарное место у Вирджиния-Уотер, — наконец соизволил он. — Но не у самого озера, а из тех других частных лечебниц, что специализируются на Нервных Расстройствах, как они это называют. Жуткие викторианские казармы в стиле «возрожденной ломбардской готики» — очень похоже на Манчестерскую ратушу, но вокруг рододендроны и араукарии. По коридорам мечутся розовые дородные консультанты, за каждым, как за кометой, — хвост обожающих ключниц, сестер, нянечек и уборщиц. Будто мальцы бегают за лошадкой с совочком и ведерком, чтобы у папаши розы хорошо росли. Мерзкая сучка в регистратуре мягко довела до моего сведения, что стоимость пребывания — 60 фунтов в день, а потом прищурилась, ёкну я от такого или нет. «Плата взимается за две недели вперед», — продолжала она. Я отдал ей чек на 840 фунтов, и она сказала, что «доктор», возможно, «посмотрит» Виолетту нынче вечером. Я ответил, что за 840 фунтов «доктору» чертовски лучше бы посмотреть Виолетту здесь и сейчас. Регистраторша глянула на меня так, будто я перднул в церкви. После чего мы обменялись парой слов, и я победил, хоть и пришлось извиниться за наречие «чертовски».

— «Мне жаль барана, что с тобой бодаться вздумал слабеньким умишком», — процитировал я. Зверский взгляд его сообщил мне, что игривость не подобает настроению момента. (Не могу, понимаете ли, ничего с собой сделать: один недобрый друг некогда показал мне абзац в «Медицинской энциклопедии»:

«МОРИЯ, — гласил абзац. — Болезненная тяга к произнесению предположительно остроумных замечаний. Иногда случается у людей с чрезмерно развитыми лобными долями мозга».)

— «Доктором», — продолжал между тем Сэм, — оказалась венская еврейка…

— Совсем как Иоанна, — жизнерадостно напомнил ему я, пока он не успел вмешаться.

— Совсем не как Иоанна. То был Бодлеров оригинал, «affreuse juive»[116], выглядела она, как злонамеренный мешок картошки. Но, к моему удивлению, культурная и явный ас в своей работе. Выслушала регистраторшину версию событий, сложив руки на коленях, не взглянула на нее ни разу, но регистраторша под конец еле сдерживала слезы. Потрясающая тварь. С таким бодрым бессердечием, которое наблюдаешь только у лучших врачей, — серьезно-проникновенным и деликатным я не верю, в Оксфорде бывал знаком со многими студентами-медиками. После этого доктор отвела меня к себе в кабинет и расспросила о Виолеттиных родственниках. И тут я, конечно, не мог не выложить ей про «Лючию ди Ламмермур»[117].

Я тактично похмыкал. «Лючией ди Ламмермур» Сэм зовет свою тещу, которая «аффрёз» примерно в той же степени, на какую может рассчитывать любая теща. Одевается она, как шестнадцатилетка, в сборчатые юбки и носочки, волосы у нее длинные, золотые и накладные, а лицо выглядит, словно катастрофа на лакокрасочной фабрике. Она то и дело въезжает и выезжает из дорогих частных клиник для скорбных душою, но хобби ли это богатой женщины, пропойца ли она, коей периодически нужно просыхать, или же сбрендила окончательно и бесповоротно, никто из ее родственников так, похоже, и не решил — да им и без разницы. В последний раз о ней слыхали, когда она встала на крыло курсом на Северную Африку с восемнадцатилетним целителем, который, к тому же, работал лифтером.

— Я сообщил доктору Дрочкель — да, Голде Дрочкель — названия двух последних психушек, в которых теща моя была завсегдатаем, и доктор туда сразу же позвонила — сказав, что это может быть неотложно, — однако ни в одной не смогли найти истории болезни, или как там это у них называется. Причудливо, нет — что скажете?

— Да не весьма.

— Э? О. Понимаю. Ну что, потом она расспрашивала у меня всякие диковины про Виолетту: не склонна ли она неверно что-либо понимать, не случается ли ей путать расхожие обороты — ну вы же помните, как мы ее поддразнивали за то, как она говорит что-нибудь вроде «продувной, как соленый огурец» или «дохлый, как стадо макак», — и я вынужден был отвечать «да» на ужасно многие, что меня крайне встревожило.

Речь его становилась качкой; бывает, мне мстится кошмар — я вижу, как мои собратья плачут. Я смешал ему монструозный напиток и попробовал сменить тему. Напиток он принял и даже оправился, однако смены темы не потерпел.