Что-то гадкое в сарае

Не стану утверждать, что первые же глотки оживили меня, ибо мне всегда была дорога истина, однако же факт остается фактом: они мне позволили не отвергнуть сразу умозрительную возможность еще хоть ненадолго задержаться в сей юдоли слез.

— Джок, — строго вымолвил я, — я отчетливо слышу смех миссис Маккабрей. Изволь объяснить мне это, насколько ты к сему способен.

— Не могу сказать, мистер Чарли. Они завтракают с вотцом Тичборном, и, похоже, им это нравится так, что сил нет.

— Завтракают? — пискнул я. — Завтрак? Тичборн завтракает?

— Еще б. Съел тарелку овсянки со сливками и сахаром, потом еще одну — по-шотландски, с солью, шкварками и перцем, потом два яйца сильно всмятку, чтоб желток тек, с тостом, и маслица чтоб погуще, а теперь они приступают к жареным рубленым почкам с острой подливкой и соленым копченым беконом. Так что я, наверно, лучше сбегаю посмотрю, мож, им захочется селедки копченой пару-другую, я вчера на рынке очень смачной прикупил.

— Ступай вон, — сказал я.

— Вам ничё не подать? — уточнил он.

— Вон! — возопил я.

— Лучше б постарались да чё-нибудь в себя впихнули, мистер Чарли, а то паршивенько выглядите. Глаза вам как дырочки в снегу проссали, простите уж за выражение.

Я обратился ликом к стене, ощущая себя собранием стихов, вычеркнутых из Книги Иова.

Но даже в Иововых утешителях недостатка не было — полчаса спустя какой-то предатель внизу пропустил к моему смертному одру нашего доброго экстраверта-домохозяина.

— Эгей, эгей, эгей! — громыхнул он. — Что, до сих пор тунеядствуете и в постели? Лучшее время дня проходит мимо!

— Неважно мне, — пробормотал я.

— Чушь! — взревел он. — Нет такого, чего во мгновение ока не прогонит глоток свежего воздуха! Стоит великолепное утро!

А, надо сказать, прежде всего о домохозяевах следует помнить вот что: им нельзя велеть отъебстись.

— Дождит, — угрюмо вымолвил я.

— Разумеется, нет. Ничего подобного. Прекрасное бодрое утро — ясно и холодно. Ни капли дождя.

— Дождит в моем сердце, — холодно поправил его я. — «Иль плё дан мон кёр комм иль плё сюр ля вий»[158].

— А, ну да, я полагаю, но попомните мои слова…

— Когда будете спускаться, — сказал я, — окажите любезность — попросите кого-нибудь принести мне тазик, в который я смог бы стошнить?

— Отлично, что ж, что до меня, то мне пора — масса дел. Следите за собой хорошенько, ладно?

— Благодарю, — ответил я.

Ничего более не оставалось — только подняться, посему я ся и поднял. Мои симпомы снова начали прозорливиться[159], но Джок препятствовал всем моим позывам уползти обратно в постель и в награду за самостоятельное бритье дозволил мне воспользоваться своим «Спасительным Особым», кое, как известно, сдергивает человека с самого края могилы. Никакого дживсо-вустерского соуса, никаких сырых яиц Джок не приемлет — его снадобье составлено просто-напросто из декседрина, растворенного в джине с тоником, к которому он прибавляет ложку прославленных «Печеночных Солей» мистера Эндрюса, две искрометных таблетки витамина С и две оных же «алки-зельцера». На иностранцев у меня времени нет, но должен заметить, что докторам Алке и Зельцеру давным-давно следовало присудить Нобелевскую премию; единственная моя рекламация к плоду их умствований — он слишком шумен.

Ко второму завтраку я как раз успел, а там сияющее утреннее лицо Эрика было уж очень налицо, Иоанна же… ну, в общем, вежливо мне улыбнулась. Обычным манером я способен причинить большой урон блюду джерсийского «пэз де мё», кое представляет собой нечто вроде жаркого «шипучка-с-писком», изготовляемого из картофеля, фасоли и лука, кои, шкворча, жарятся до писка, сиречь полного спекания, и подаются со свиными колбасками, но сегодня желудочные соки наотрез отказывались проистекать, и я мог лишь морщиться, глядючи, как остальные поедают сие кушанье в огромной массе, пока я решаю топологические задачи на горячей булочке.

После Эрик отвел меня в сторону.

— Если вам отчасти истощенно, — осторожно подбирая слова, — после нашей вчерашней ночной спевки…

— У вас дар к слову, Эрик. Мне никогда не было истощеннее. Реките далее.

— Я слыхал, что действие капельки «пастис» в таких случаях крайне целительно. Прогоняет злые гуморы.

Мой здравый смысл восстал, но, как обычно, здравому смыслу моему, как выражается Джок, «перекопали отстойник», и вскоре «пастис» кавалерийским наскоком выглаживал морщины моей хандрящей селезенки. Когда звякнул дверной звонок — две дозы спустя, — я едва ли вообще подскочил на месте. Вошли Джордж и Сэм — любознательно принюхиваясь.

— Решили химией заняться? — поинтересовался Джордж.

— Я полоскал, — чопорно отвечал я. — Горло болит.

— И не только, я бы решил, — сказал Сэм.

— Ну что, в путь? — спросил я. — Эрик, вы же сможете развлечь себя сами, верно? Джок вам покажет, где у нас что. Если решите прогуляться, попросите карту — по здешним джерсийским стёжкам можно блуждать месяцами.